– Откройте, посмотрите, думаю, вы легко узнаете почерк.
Брахт поправил очки, дрожащими руками вытащил листки.
– Господи! Откуда это у вас?
– Долгая история. Пожалуйста, вы сначала прочитайте. – Ося поднялся. – Я отойду на пару шагов, чтобы вам не мешать.
Он встал спиной к скамейке, прислонился плечом к стволу клена. Сумерки опускались быстро. Заметно похолодало. В кронах уже мелькали первые желтые и красные листья. Где-то совсем близко трещала сорока, по траве стелился легкий туман. Через пять минут раздался изменившийся, глухой голос:
– Пожалуйста, дайте мне сигарету, я забыл свои.
Ося сел рядом на скамейку, закурил вместе с ним. Брахт глубоко затянулся и произнес:
– Главное, жив. – Он снял очки, взглянул на Осю. – Вы там были? Видели Марка? Говорили с ним?
– Нет. Письмо попало ко мне через четвертые или пятые руки.
– Пожалуйста, расскажите все, что знаете.
– Знаю совсем мало. Со здоровьем у него неважно. В тюрьме пытали. Он выдержал, ничего не подписал. Накануне ареста убедил дочь и жену отречься от него, решил, так будет безопасней, и не ошибся.
– Да, я слышал, что там творится. – Старик тяжело вздохнул. – И про аресты, и как заставляют подписывать фальшивые признания. Вот о фальшивых отречениях слышу впервые. Женя живет с ним. Слава богу, он там не один. А скажите, есть надежда, что ему позволят вернуться в Москву из ссылки?
Ося усмехнулся.
– Господин Брахт, я никак не связан с теми, кто решает такие вопросы.
– Да, но вы… скажите честно, вы ведь работаете в разведке?
– Не в советской и не в немецкой, – чуть слышно пробормотал Ося, – больше ничего сказать не могу.
– Понимаю. – Старик прикусил губу, помолчал. – Письмо для Агнешки это только повод, верно?
– Не совсем так. Письмо из Польши абсолютно подлинное. Я бы передал вам его в любом случае. – Ося наклонился, поднял с травы кленовый лист, тронутый желтизной. – Господин Брахт, можно теперь я вам задам вопрос?
– Догадываюсь, о чем вы хотите спросить, и сразу отвечу. Нет, я не успел опубликовать.
– Не успели? – Ося пристально взглянул ему в глаза. – То есть вы уже приняли решение?
– Тут решать нечего. После того, что написал Марк, о публикации речи быть не может.
– Спасибо. – Ося обмяк, будто только что пробежал длинную дистанцию со спринтерской скоростью, даже голова слегка закружилась.
– Господин Бенини, неужели вы думали, что я мог принять какое-то другое решение?
– В вашем решении я не сомневался, – выпалил Ося, покрутил черенок кленового листа, и тихо добавил: – Меня беспокоит другое. Простите, я понимаю, вопрос бестактный. Насколько глубоко сын и невестка посвящены в вашу работу?
– Ерунда! – Брахт махнул рукой. – Беспокоиться не о чем. Сын мою работу считает шарлатанством, как, впрочем, большинство его коллег. Невестка часто меня навещает, с ней мы дружим, она помогает мне с вычислениями и в экспериментах.
– Вот, а говорите, не о чем беспокоиться. Она знает, что вы подготовили публикацию?
– Конечно. – Старик кивнул. – Эмма даже взялась перепечатать рукопись, когда они с Германом вернутся из отпуска.
– Когда они вернутся?
– Уедут послезавтра, вернутся через десять дней. – Брахт пожал плечами. – А что?
– Как вы ей объясните, почему вдруг раздумали публиковать? – быстро спросил Ося.
– Раздумал, и все! – Он сердито повысил голос: – Хочу провести еще серию экпериментов. Да какое это имеет значение?
– С ее помощью?
– Нет, я скажу ей, что хочу поработать в одиночестве, – медленно, упрямо произнес Брахт.
– Вы сказали, что она взялась перепечатать рукопись, – напомнил Ося. – Рукопись у нее?
– У меня, – пробормотал старик и вдруг резко вскочил.
В сумерках глаза его блетели, шляпа опять съехала на затылок. Он заговорил тихим ровным голосом:
– Послушайте, господин Бенини, я не понимаю, в чем вы подозреваете мою невестку? Она добрый, порядочный человек, и я не позволю…
Ося тронул его руку:
– Гейзенберг, Ган, Вайцзеккер тоже добрые порядочные люди, я никого ни в чем не подозреваю, я просто знаю, что все они,
