талантливый физик, но вряд ли он догадается, как дать дополнительного пинка изотопам 235, он ведь из тех, кто категорически отрицает саму возможность создать резонатор вынужденных излучений».
– Разумеется, ничего этого я вам не говорил, фрау Брахт.
– Разумеется, господин директор. – Эмма притронулась пальцами к ушам, потом к губам. – Я ничего не слышала.
Дибнер поднялся.
– Рад был побеседовать с вами. С нетерпением буду ждать вашей следующей заявки. Желаю успеха. – Он вскинул руку: – Хайль Гитлер!
Эмма ответила тем же.
Она вернулась в лабораторию, взяла сумку, повесила в шкаф белый халат, надела плащ, домчалась до трамвайной остановки. На этот раз никаких прогулок по парку.
Привычным движением она просунула руку между прутьями калитки, отодвинула задвижку, вошла во двор, взлетела по ступенькам крыльца и дернула дверную ручку. Заперто. Постучала. Тишина. Достала ключи из сумки. Верхний замок мягко щелкнул, но дверь не открылась. Ключа от нижнего замка у нее не было, Вернер никогда его не запирал. Эмма спустилась с крыльца, огляделась, заметила, что розы отцвели и дорожка усыпана алыми лепестками.
Через пять минут она давила на кнопку звонка у калитки виллы Хоутерманса. Открыла Агнешка.
– Добрый вечер, госпожа Брахт, проходите, пожалуйста. Господина Хоутерманса нет дома, но он должен скоро вернуться. Хотите кофе или чаю?
Эмма по инерции сделала несколько шагов, резко остановилась и отчеканила:
– Где господин Брахт?
– В Стокгольме. – Агнешка удивленно вскинула брови. – Разве он вас не предупредил?
– Когда он уехал? – Эмма пристально смотрела в светло-голубые польские глаза.
Агнешка слегка отпрянула.
– Уже неделю назад. Я думала, вы знаете…
Калитка у Эммы за спиной стукнула, раздался голос Хоутерманса:
– Добрый вечер, красавица, вот сюрприз, не ожидал! – Он бесцеремонно развернул ее за плечи и чмокнул в щеку. – Роскошно выглядите, только почему такая бледная?
– Вернер сказал, когда намерен вернуться? – Эмма взглянула на дорогого Физзля и машинально отметила, что у него такие же светло-голубые глаза, как у польки.
– Обещал через месяц. – Хоутерманс подмигнул и добавил интимным шепотом: – Седина в голову, бес в ребро.
– Что вы имеете в виду, Фриц? – холодно спросила Эмма.
– Бурный роман с Лизой, что же еще? – Он взял Эмму под руку. – Пойдемте в дом, красавица, сварю вам кофе. Видите, как мне повезло. Теперь Агнешка наводит чистоту в моей холостяцкой конуре, готовит вкуснейшие блюда и вечерами играет на рояле.
Эмма высвободила руку и перевела взгляд на польку.
– Он оставил вам ключ от нижнего замка?
– Да. – Агнешка испуганно кивнула. – Если что-то нужно в доме, я могу вас проводить.
– Будьте любезны.
Как только дверь открылась, Эмма помчалась по лестнице с такой скоростью, что Агнешка, наблюдая за ней снизу из прихожей, вскрикнула:
– Госпожа, осторожней, упадете!
Эмма влетела в лабораторию и застыла. Оба стола, большой и маленький, оказались пусты. Она заметалась, открывая дверцы и ящики шкафов. Нашла старый сломанный гальванометр, коробку с запасными лампами, пучки проводов и прочее ненужное барахло. Все детали резонатора, все рукописи и тетради исчезли. Она схватила толстый справочник по оптике, принялась его трясти, выронила, услышала голос польки:
– Госпожа, с вами все в порядке?
Агнешка стояла в дверном проеме, у нее за спиной маячил Хоутерманс.
– Красавица, в чем дело?
Она молча прошагала к двери, глядя прямо перед собой. Полька и дорогой Физзль посторонились, проводили ее изумленными взглядами и стали спускаться следом.
– Огорчились из-за игрушки? – спросил Хоутерманс, когда вышли во двор. – Ну что же делать? Поиграли, и будет.
