подходит. Нужен взрыв.
– Он и произойдет, если… вам не удастся его предотвратить, – пробормотал господин Викторов.
Варвара Дмитриевна представила себе варшавский поезд, с длинными, как во всех нерусских поездах, окнами, с диванами, латунными ручками, чистыми стеклами. Вот дают гудок, кричит паровоз, в толпе на перроне начинается суета последних секунд перед отправлением, а впереди дальний путь, путешествие, радость.
Нет, впереди гибель, смерть. Остановитесь, туда нельзя!.. Но уже плывут мимо вагоны, девочка на руках у отца машет за чистым стеклом, кланяется усатый кондуктор, мальчишки отталкивают друг друга, чтобы подольше видеть бабушку, а мать выговаривает им и смеется, собака недоуменно лает в тамбуре – едет впервые, непривычно ей.
Взрыв.
Варвара Дмитриевна открыла глаза.
Ничего, ничего. пока еще все можно изменить. Еще есть время.
И есть Дмитрий Иванович и этот человек, пришедший предупредить.
Перед глазами немного дрожало – может, оттого, что ветер шевелил кроны лип?..
– Полиция ни о чем не подозревает, – продолжал помощник депутата Алябьева. – В группе все проверенные боевики, из чужих и новых никто не допущен. Боятся провокаторов. Сам товарищ Юновский поставлен за главного. План операции и вся разработка у него в руках. Подробностей никто не знает.
– Кто такой этот Юновский?
– Из Петербургского совета рабочих депутатов. Важная фигура. Через него идут все деньги от актов и ограблений, он выбирает и намечает… цели.
– А бомба?
– Бомбу изготавливает Сулимо, ответработник боевой технической группы, на Малоохтинском. Взрывчатка с Патронного завода. Помогает какой-то инженер, кажется, из Москвы.
– Этот Юновский бывает на Малоохтинском?
– Может быть, и не всякий день, но бывает. Конспирация строжайшая.
– А дом, где подготовка к акту идет, вы знаете? Сможете показать?
– Смогу.
Шаховской задумался. Варвара Дмитриевна боялась дышать. Социалист же, напротив, как-то размяк, нервная дрожь улеглась, и сел он посвободней, как будто тяжесть с него свалилась.
– Позвольте спросить, – вдруг заговорил Шаховской, – мне важно. Почему вы решились сказать, Борис? Если ваши узнают, плохо вам придется.
– Если узнают, смерти буду, как избавления, ждать. Молиться о ней, хоть и не верю я ни в кого…
– Тогда почему?
Борис заглянул Шаховскому в лицо и опять откинулся на спинку скамьи.
– Страшно стало? – как-то очень просто, по-дружески спросил князь.
– Вы не поймете.
– Я попробую.
Борис помолчал, а потом заговорил из тени:
– Я мальчиком часто приходил к отцу в канцелярию. Это не полагалось, но меня пускали. Я там за шкафом занимался. Дома… возможности не было.
Варвара Дмитриевна ничего не поняла. Какой шкаф?.. Какая канцелярия?.. К чему все это, когда нужно людей спасать от бомбы?! Спешить, куда-то бежать, звать на помощь!
– И вокруг только и разговоров, чтоб не попался я на глаза Владимиру Николаевичу, который был в ту пору помощник статс-секретаря. Увидит, выгонит отца, останемся совсем без средств. Строгий он очень. А деваться все равно некуда, надо же мне где-то находиться.
– Владимир Николаевич Коковцов? Которого собираются убить? – спросил князь.
Борис кивнул.
– Он тогда по Государственной канцелярии служил. После уж в министры вышел. И вот однажды Владимир Николаевич застал меня за шкафом. Не знаю, зачем он заглянул к низшим чинам в комнату, что ему там понадобилось!..
