пальто в узкий шкафчик и спросил, чего профессору хочется: чаю или кофе. Получив ответ, он уселся за стол, как бы выполнив необходимую, но бессмысленную процедуру, нацепил на кончик носа очки и уставился – приготовился слушать.
– Дело вот в чем, Петр Валерианович. Мне нужно знать, чем конкретно в последнее время занимался депутат Бурлаков.
– Тю! Это который? Из комитета по культуре?
– В его ведении находятся музеи, но что это конкретно означает, я не знаю.
– Так и я не знаю, откуда?..
– Какие у него были дела в музее на Воздвиженке, вот самый главный вопрос.
Ворошилов помолчал.
– Это вы за расследование убийства принялись, Дмитрий Иванович? Не только в исторической части, но и в современной, что ли?..
– Я просто хочу помочь.
– А с какого боку там Бурлаков?
– Он несколько раз приезжал к директору и в день его убийства тоже там был. И пока непонятно, зачем. – Шаховской запнулся. – Когда я его об этом спросил, разговаривать со мной он не стал. А если идти официальным путем, сами понимаете, на это очень много времени потребуется.
– Да, – согласился Ворошилов, – это точно.
– Вы не можете разузнать, Петр Валерианович?
Ворошилов засмеялся и уронил очки.
– Так ведь я не ясновидящий! Шапки-невидимки у меня нету, через стены тоже не хожу. Как же я узнаю?
– Да вам наверняка и так все известно, – негромко сказал Дмитрий Иванович. – А мне больше помощи попросить не у кого.
– Известно! – фыркнул Ворошилов и поправил на столе бумажный холм. За его спиной на стене взблескивал маятник в старинных часах, и это движение мешало Шаховскому. – Мне, конечно, многое известно, Дмитрий Иванович, но тут, насколько я понимаю, дело довольно тонкое и… как бы это помягче… уж больно криминальное.
Шаховской кивнул. Ворошилов порассматривал свои очки так и эдак, почесал за ухом, а потом спросил:
– Куда это вы смотрите?
– А?.. А, на часы.
Ворошилов повернулся и тоже посмотрел.
– Надо бы их завести. Из дома принес, сделаны на немецком часовом заводе в тысяча восемьсот девяносто втором году. Семейная реликвия. В квартире с ними сожительствовать невозможно, бьют каждые полчаса, а здесь я привык, знаете ли.
Он еще посмотрел на часы – с удовольствием, а потом оборотился к Дмитрию Ивановичу без всякого удовольствия.
– А письма? Помните, вы рассказывали про письма, которые на месте преступления нашли? Что-нибудь прояснилось?
– Пока почти ничего.
– Давайте я вам лучше в этой части помогу, – предложил Ворошилов, как-то особенно выделив «часть», в какой он может помочь. – Подключу архивистов. Хотите, аналитическое управление?.. Они ребята дотошные, чего- нибудь да разыщут. А депутаты не по моей части. Я же аппаратчик, никчемный человек. Больше с бумажками работаю.
– Не станете помогать? – уточнил Шаховской на всякий случай, хотя и так все было ясно.
Ворошилов уставился на него, сделав физиономию учтивой, а глаза плоскими.
– Тогда прошу прощения, Петр Валерианович.
– Да бог с вами, за что же? Вопрос-ответ, ничего особенного.
Несолоно хлебавши Шаховской вернулся в университет, кое-как прочитал две лекции, долго сидел на кафедре за шкафом, перебирая заготовленные Борей материалы и пытаясь извлечь из них хоть что-то. Потом были семинары, и они тоже дались профессору с трудом. Он знал за собой такое – начав думать о том, что его на самом деле
