– Ишь ты, кусается, сучонок!
– Смотри, чтоб не нашумел. Вдарь ему еще разок!
Зажегся электрический свет под потолком, сделав комнату, где молча и страшно били и вязали людей, ниже и меньше размером. Человеческое месиво колыхалось по всему помещению. И тихо было, слышалось только тяжелое дыхание, всхлипы и шорохи.
Все это продолжалось, должно быть, меньше минуты. Затем в коридоре зазвучали твердые, уверенные, победительные шаги и в комнату вошел… Столыпин.
Люди в штатском замерли и вытянулись.
– Все здесь, ваше благородие! Взяли.
Министр мельком огляделся, чуть задержал взгляд на Шаховском, как будто установил, что это именно он и с ним все благополучно.
– Благодарю за службу, орлы, – пророкотал министр. – Внизу тоже все, по счету. Ну-с, ведите, и чтоб там без шума!..
Лежащих подняли и поволокли, только тот, что беседовал с Шаховским, утративший весь свой румянец, очень бледный, как будто неживой, все вырывался и выкручивался из рук стражников. Висок у него был рассечен, темная кровь текла по шее, капала на белый воротничок. Столыпин стоял у камина, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, наблюдал совершенно равнодушно.
Шаховской соображал и двигался с трудом.
Что произошло в следующее мгновение, он так и не понял. Отирая с лица кровь, в дверях возник молодой барин, его шатало из стороны в сторону. «Браунинг» блеснул холодным светом, как давеча бриллиант.
– Умри, палач, иуда, – тоненьким мальчишеским голоском тихо и испуганно выговорил молодой человек. Сзади уже бежали, но он выстрелил, успел. Алябьев метнулся вперед и не удержался на ногах, упал лицом вниз, к ногам Столыпина.
Вбежавшие навалились на молодого барина и, должно быть, убили – что-то хрустнуло, он всхлипнул и больше не шевелился.
– Кто упустил? – грозно спросил Столыпин. – Ну?! Кто?!
Нагнулся и перевернул Алябьева, так и оставшегося лежать лицом вниз. Алябьев медленно перевернулся, и Шаховской увидел его мертвые глаза.
– Иду, иду! – сердито закричали из-за обитой коричневым дерматином двери. – Кому там неймется-то, господи?!
– Если она начнет скандалить, не пугайтесь, – быстро сказал Шаховской Варваре.
– Не буду, – тоже быстро ответила она. – Если старуха начнет скандалить, вы меня спасете, да?
Он кивнул, глядя на дверь, за которой происходили возня, шорохи, брякала цепочка. Наконец заскрипели петли, приоткрылась узкая щель, за ней белело лицо и мерцал глаз. Из щели шибануло таким крепким кошачьим духом, что Дмитрий Иванович немного подался назад.
– Что нужно? Вы к кому?
– К Ольге Яковлевне. Это вы?
– Комнат не сдаю.
И дверь захлопнулась. Дух немного отступил.
– Мы из музея на Воздвиженке! – прокричал Дмитрий Иванович в коричневый дерматин. – По делу!
Снова проскрипели петли и обозначилась щель.
– По какому такому делу?
Тут Варвара Дмитриевна, которую Шаховской собирался спасать от полоумной бабки, перехватила инициативу. Распахнув красную книжечку, она ловко сунула ее в щель и приказала:
– Открывайте.
В щели завздыхали, завозились, загремели цепями, и дверь приоткрылась.
– Агитаторы, что ли?.. Так я не голосую, провались она пропадом, ваша советская власть!
