чуть грязноватом подъезде не элитного, но и не совсем уж запущенного многоэтажного дома.
Я поставил графинчик на батарею и выплюнул травинку. Постоял, глядя на двери лифтов. На одной висела приклеенная скотчем бумажка: «Не функционирует, мастер будет завтра». Судя по виду, бумажка висела уже дня три.
Интересно, сколько сейчас времени?
За окнами ночь. Но слышны голоса, собачий лай. Часов одиннадцать, наверное. Время выгула собак в московских дворах…
Я знал, где нахожусь. В конце концов, в этом доме прошло мое детство. На площадке третьего этажа мы с одноклассником Вовкой первый раз закурили и сошлись на том, что сигареты — дрянь, но надо же быть взрослыми. А после восьмого класса мы с ним же и двумя девчонками выпили там бутылку паршивого сладкого шампанского, после чего я первый раз целовался… вначале с Машей, а потом с Ленкой. Было смешно и почему-то совсем не сексуально.
Подойдя к почтовому ящику, я поддел дверцу и открыл ее без ключа. Достал свежий номер «Комсомолки» — отец упрямо выписывал газету домой, а не покупал в киосках, как все нормальные люди, рекламный проспект супермаркета «Грошик» и листок с предложением подключить интернет от «Корбины-телеком» по льготным условиям. Я поискал глазами картонный ящик, который обычно стоял тут для всякого мусора, но его не нашлось. Пришлось рекламу засунуть в карман. Вызвав тот лифт, что работал, я поднялся на восьмой этаж. Постоял у дверей, прислушиваясь. Потом позвонил.
Заливисто залаял Кешью, отрабатывая свою функцию.
Щелкнули замки. У замков простая работа. Всунули ключ, проверили, тот ли, повернулся… Так бы и людям — по-простому.
— Кирилл? — Отец стоял в дверях в одних семейных трусах и майке. — Что ж ты без звонка? Заходи, сына…
Кешью клубком выкатился на лестницу, запрыгал у ног. Я подхватил его и вошел.
— Принарядился, я вижу. — Отец внимательно осмотрел меня. — В Хохляндии, что ли, джинсы купил?
— Ага, там дешевле оказались, — согласился я, стаскивая с ног ботинки. Язык Кешью ходил по моему лицу, время от времени пес недовольно фыркал.
Отец картинно принюхался:
— Ты пил, что ли?
— Чуть-чуть. В поезде.
Вышла мать в халате. Тут же высказала:
— Да на тебе лица нет. Похудел. Есть будешь?
— Я поел. — Я так и стоял, задумчиво глядя на родителей. — Я пойду, наверное. Я за Кешью зашел. Денег немного одолжите на такси. А то я поменять не успел, а обменники закрыты.
— Ты что, Кир, и чая не выпьешь? — возмутилась мать. — Может, у нас ляжешь? От тебя водкой несет.
— Да я нормально, мам, — запротестовал я. — Ну чай выпью, да. Только быстро.
Мать пошла на кухню, недовольно ворча вполголоса. Отец внимательно разглядывал меня.
— Как-то изменился, Кирилл.
— Что-то не так?
— Будто повзрослел.
— Папа, куда уж больше, мне не десять лет! Может, постарел?
— У тебя глаза стали серьезными. — Отец вздохнул, забрал из моих рук газету. — Пошли пить чай. Заходишь раз в три дня…
— В три дня? — тупо спросил я.
— Ну ты когда в свой Харьков-то поехал? Три… нет, четыре дня. Тем более. Мать знаешь как скучает…
— Четыре дня, — задумчиво сказал я. — В поездках… время по-другому идет. Мне казалось, я очень давно вас не видел…
Чай был вкусный, свежий. Мать никогда не заваривает пакетики, только в чайнике. Говорит, что от пакетиков пахнет бумагой… Я послушно пил чай, ел какой-то приторный тортик. Кешью улегся у ног, сунул нос в мои носки, недовольно чихнул, но все-таки свой пост не покинул.
— У тебя подруга, что ли, в Харькове завелась? — мимоходом полюбопытствовал отец. Этот вопрос они явно обсуждали, когда я ни с того ни с сего (в их понимании) сорвался из Москвы, сбросив на них собаку.
— Да нет, не подруга, скорее боевой товарищ. — Я усмехнулся.
Мать, до тех пор бдительно следившая за мной — не слишком ли сильно я подшофе, не уложить ли меня в гостиной на диване, — встрепенулась:
— Что еще за «боевой товарищ»? Ты что, связался с какими-то неформальными организациями?
