Это скорее походило на песню. Словно кто-то, обделенный слухом и голосом, бормотал окаменевшие от мороза слова.
Я разглядел певуна. Скорченная, занесенная снегом фигура в громоздком, неуклюжем тулупе. Не похоже было, что человек замерзал. Он сидел на каком-то деревянном чурбане, лицом к баракам и вышкам, и бормотал, бормотал без всякой интонации, переходя от песни к невнятным жалобам…
— Холодно… черт… холодно…
Люди, разговаривающие сами с собой, всегда внушали мне странную, замешанную на жалости, симпатию. От хорошей жизни не будешь искать собеседника в себе — страшный это собеседник, беспощадный.
Ломкий хруст — словно разворачивают застывший на морозе полиэтилен. Сопение — человек вгрызся в замерзшую пищу. Сопение.
Я медленно подходил к нему со спины. И уже стоя в шаге от него, увидел блеск металла. На коленях проголодавшегося певуна лежало оружие — короткоствольный автомат. Я замер.
Охранник. Всего-то охранник.
Окажись это Гибкий Друг — все было бы проще. Гораздо проще. Сиди он молча, или прохаживайся — и то уже стало бы легче. А так… напасть со спины на незнакомого человека, закутанного в неудобные одежды, тихонько грызущего кусок застывшего жирного мяса. Не хочу.
Занеся руку, я помедлил мгновение. Они не умирают насовсем. Надо это помнить. Нельзя — потому что это оправдывает все, все, что только можно вообразить, это самый страшный дар Врат — вседозволенность. И надо — потому что я должен пройти дальше…
Охранник обернулся. Я успел увидеть растерянное, грубое лицо, открывающийся в крике рот — и ударил. Меховая шапка смягчила удар, но то ли я очень постарался, то ли противник оказался слабоват. Охранник молча рухнул в снег.
— Спокойных снов, — прошептал я, подымая автомат. — Пусть тебе приснится другой мир… теплый, ласковый… и отправляйся туда.
Шагах в десяти я наткнулся на колючую проволоку. Пять ниток, облепленных снегом и оттого напоминающих новогодние гирлянды.
— Работай, симбионт, — велел я. — На том свете рассчитаемся…
Когда мои пальцы покрылись черной блестящей коркой, я коснулся ледяного металла и одну за другой перекусил колючки.
Хорошо хоть, не под напряжением. И никаких датчиков. Все до отвращения примитивно.
«Ты веришь, что пришел в нужное место?» — спросил куалькуа.
— Да.
Я пробирался среди сугробов, но тут, по крайней мере, были протоптаны тропинки. Потом я заметил деталь, отличающую это место от санаториев Геометров. Чуть поодаль, за колючкой, возвышались заводские корпуса. Характерные очертания, исходящие паром трубы, слабый солнечный свет поблескивает на широких окнах. Нет, похоже, тут не занимались выравниванием береговой линии и прочим пересыпанием из пустого в порожнее.
Шел я наугад и совершенно не таясь. Наверняка меня видели со сторожевых вышек, но не заподозрили постороннего.
День. Плохо, что сейчас день. Завод работает. Не хотелось бы обшаривать все цеха. Недолго и нарваться на пулю. Возможности куалькуа не безграничны, а тот запал, что провел меня через Врата, может и иссякнуть. Впрочем, завод, вероятно, работает круглосуточно…
Я вошел в первый же попавшийся барак. Охраны не обнаружилось. Внутри было тепло, едва теплились желтоватые лампы.
