Да, Сашка, ты военный преступник. Что уж тут поделать. И я бы таким стал, родись чуть раньше. И также корчился бы от стыда и отчаянья, не зная, как можно любить родину — еще готовую платить, но уже не готовую защитить…
— Сашка…
Что я могу ему сказать? Он мне в отцы годится, и никогда я не смогу стать его другом. Он одновременно и предатель, и соратник. Боец и преступник, кавалер ордена Славы и несостоявшийся подсудимый Лондонского Трибунала, где штатовцы с такой святой радостью отправляли на смерть русских и украинцев…
Александр, победитель ты несостоявшийся, как объяснить то, что понял я? Как рассказать, что мир — хлад и сера, огонь и бич, но его все равно надо любить, будто елей и розовое благоухание? Как поведать, что расплата и награда — теперь навсегда с нами, что нет нужды заново отыгрывать старые игры? Он не Кей, а я — не Герда, пришедшая в чертоги Снежной Королевы…
— Сашка, мы все собрались вместе. Все.
Он молча кивнул.
— Дед получил новое тело. Представляешь?
Легкая искорка удивления в глазах.
— Причем молодое тело. Он теперь выглядит младше тебя. Вот будет жару его бедным оппонентам… дед всегда говорил, что ему не хватает жизни для победы. Теперь ему хватит времени на все победы в мире.
— А Машка?
— Виснет на нем, — радостно подтвердил я. — Чего и следовало ожидать. Думаю, это не надолго, но сейчас она на себя не похожа.
— Я тоже.
— Ты похож. Только хватит валяться. Вставай. Врата недалеко, но у нас очень короткий срок.
— На что?
— Получить зародыш Врат. И привезти его на Землю. Сильные вот-вот примут решение о ее ликвидации…
— Сильные…
— Ну вставай же! Вставай, солдат! — я уже не требовал, просил. — Сашка! Давай! Хочешь, чтобы я тут всех положил, пока ты расшевелишься? Так я положу, не сомневайся! На вышках стоят лишь те, кому нравится там стоять!
— А на нарах лежат те…
— Решай, Сашка! Ты должен сам захотеть уйти. Силой я тебя не заставлю…
Он молчал.
— Ну! Вспомни Землю! Жену, детей, корабль! Что у тебя есть за душой?
Не знаю, какое слово сработало. Вряд ли «жена». Скорее «дети». Или «корабль».
Данилов с кряхтением приподнялся, сел на нарах. Покосился на товарищей по заключению, отвел взгляд.
— Далеко идти?
— Доползешь!
— У меня симбионта нет, Петя. Я могу и замерзнуть по пути.
— Значит, найдем охранника и попросим поделиться одеждой.
Данилов вздохнул.
— Молодой ты, Петя. Молодой…
В его голосе была легкая зависть. И все же он встал.
Они нас ждали.
Все, кроме Крея.
Горел костер, дед сидел, вороша огонь дымящимся прутиком. Маша полулежала, облокотившись на деда. У ее ног вытянулся счетчик. Кэлос каменным изваянием застыл в стороне.
Какая мирная, идиллическая картина…
Наше явление из Врат гляделось к ней великолепным контрастом. Я тащил Данилова, прыгающего на одной ноге и ругающегося на чем свет стоит. Рваный, облепленный снегом комбинезон полковника был выпачкан кровью.
— Невозможно, — сказал Кэлос. Шагнул навстречу нам, замер у кромки Врат.
Дед и Маша вбежали внутрь. Подхватили Данилова, подволокли к костру. Меня дед удостоил одним лишь взглядом — благодарным, но быстрым, словно он ничуть не сомневался, что я вернусь и приведу Данилова.
