Я спустился взглядом к ее ножкам. Клаудия, хочу заметить, у тебя потрясающий за… Ваши чресла весьма обольстительны, мисс Клаудия! И пока я рассматривал ее фигуру, в памяти всплыли стройные ножки учительницы английского языка старших классов, доводящие меня до неистовства. Эти ножки научили меня всего паре слов, но дали представление об «истинной красоте». Теперь картины Тулуз Лотрека1 — это ножки англичанки, сонеты Данте — это ножки англичанки, короче, вся красота мира — это ножки англичанки. Но только той — молодой англичанки, а не той, которую я встретил недавно в таксопарке, эта больше смахивала на поношенную обувь молоденькой англичанки. Глядя как угасла ее красота, мне захотелось навсегда проститься с образом этой старухи и встречаться с ней молоденькой только в памяти. Я сшил ей куклу и передал ее через таксиста, который по вторникам и субботам подвозил старую англичанку к дочке, живущей в пяти кварталах от таксопарка. У дочки тоже стройные ножки. Жить без этой красоты невозможно! Мы с моим Другом часто любовались ножками англичанки, и даже тогда, когда я жил с Клем в Белой комнате. Это он, Друг, научил меня сарказму в том виде, в котором его запоминают люди на операционном столе.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть… я забываю обо всем и следую порядку. Передо мной эта девка… Клаудия! Точно, ее зовут Клаудия! Она терпеливо ждала пока я приду в себя. Я открыл глаза и молча вернулся в квартиру. На подоконнике в спальне лежала кукла, неподвижно молча — она молчаливая такая! И глаза вишневого цвета. Ее зовут Клем. Мы познакомились в «Фире», у нас за пазухой целая история. Удар был сильным! — глаза мне шепчут. Чертовски верно: я вышел из Белой комнаты, обернулся и увидел в ее чертах куклу из мешковины, с неестественно длинными трехпалыми руками и разноцветными плетеными косичками, связанными серым платком. Она должна быть одета в пончо из бело-голубой ткани в клетку. Она приехала из Австралии, а в глазах ОГРОМНЫХ РАЗМЕРОВ НАДПИСЬ — «ФРАНЦИЯ». Глаза пуговичные, вишневого цвета. Она танцовщица, она ждет чуда от Франции. Но никто не узнает выдуманную историю этой куклы, она создавалась для одной цели — сказать свое имя и проститься. Куклу зовут Клем.
Я взял с собой ее и деньги, целую ясельную группу денег, и вышел к Клаудии.
Мы втроем идем в Казино. Кукла, как обычно, молчит, а Клаудия без умолку рассказывает об этом «сказочном» казино и его владельце Эдване Дедье. Об этом «Ошпаренном». А я шагаю прямо, уверенно чувствуя почву под ногами. Я не сказал Кукле, что подарю ее Клем: спустя столько лет, я разорву с ней, с Клем, всякого рода связь и память о нашей жизни вдвоем, и память о той ночи, когда все поменялось… — все отдам кукле. Я начиню ее вязаную головку тревогой, больным разумом и заботой о делах сердечных… Сейчас — «Мир прозы» и мы втроем идем в казино… Я, конечно, не знал тогда, сколько кукол поселится в моей голове, скольких подарю… Тогда глуповатая улыбка Клаудии не предвещала ничего плохого.
Погода была ясная. По дороге нам встретился весь цвет босховского бестиария, словно в последней сцене «In Bruges»2: неслыханных размеров головы, хоботы, копыта, уши, зубы, губы, хвосты, горбы и прочее, прочее, прочее… а еще, «вампиры», «оборотни» и всякая другая живность, находящаяся в разных порочных связях… я никак не мог прогнать эти «сумеречные» образы из головы потому, что мое воображение всячески угнетали и дразнили их портретами с экранов, билбордов, обложек журналов. Бледными вампирскими рожами, они облепили здания, которые своей длинной, уродливой тенью съедали наши шаги, подталкивая поскорее забежать внутрь. В одном из таких домов, с омерзительной десятиметровой рожей, скрывающей дивный фасад здания, жила Клем. Еще два года назад, когда бледнолицый своим портретом не закрывал нам вид на ботанический сад, я жил вместе с ней в этом доме, в той самой Белой комнате…
Мы пробились сквозь толпу единорогов к ее парадному, я попросил Клаудию подождать и взбежал на последний этаж, чтобы подарить свою подругу последнему «убежищу», — своей Клем.
Внутри было пусто — она ушла. Наверное, гуляет в саду.
Я смотрел в окно парадного вниз: на игуанодонов, на утконосов, на разнообразную живность, что толпилась у входа, где Клаудия терпеливо ждала меня, отбиваясь от навязчивых животных-людей-животных. Так мы с Клем отбивались от разъярённых мужчин не «облегченной» судьбы, в туалете кафе «Эсквайр», в котором висела табличка «Оставь надежду,
