Оба стояли рядом в дверном проеме, и Элай в упор смотрел на гостя.
– Пустая, ни на чем не основанная болтовня, – пожал плечами Фарсани.
– Но люди ведь пропадают, – аптекарь по–прежнему сжимал локоть собеседника, не давая ему уйти, – та женщина, что бросилась к вам в конторе, прямое тому подтверждение. Она свободный человек, а ты раб, и ты обошелся с ней не очень–то вежливо.
– Я же говорил – мне постоянно надоедают просители. А за вежливость хозяин мне не доплачивает. Девка могла пойти купаться и утонуть, могла уйти в лес и попасть в лапы дикого зверя. Да, мало ли что могло с ней случиться! И чем я могу помочь? Отправиться лично на ее поиски? Наведу, конечно, справки, но мои возможности ограничены. Сами говорите – я всего лишь раб.
Фарсани, произнося эти слова, раздражался все больше. Он попытался аккуратно освободить свой локоть, но Элай лишь сильнее сжал пальцы.
В этот момент из–за поворота вышел Леон.
– Я к вам! – крикнул он наигранно, увидев чужих людей у дома аптекаря. – В брюхе что–то все крутит да урчит.
– Входите, я займусь вами через минуту, – ответил аптекарь и подождал, пока подчиненный протиснется мимо.
– Мне пора, – сделал еще одну попытку избавиться от навязчивого грека Фансани.
– Говорят, что тела тех, кого похищают, потом находят, – Элай указал пальцами на рот, глаза и уши гостя, – с зашитыми губами, веками, а также...
Закончить фразу он не успел. Фарсани рывком высвободил руку, споткнулся о порог и буквально вывалился наружу. Охранники подхватили его.
– Ах, что же ты так неаккуратно, – вскричал Элай, – ведь и расшибиться недолго!
Аптекарь помог управляющему Эгиби затащить в паланкин заметно полегчавший ларец, а затем забраться и ему самому. Когда рабы подняли носилки, он схватился за их край, пристально посмотрел на Фансани и ткнул его в грудь.
– А еще говорят, им вырезают сердца. Это ведь связано с каким–то религиозным культом?
– На мне не надо показывать! – по телу египтянина пробежала дрожь.
– Прости великодушно. Не подумал. Это ведь у вас – плохая примета. Мы, греки, тоже суеверны, но в другом. Так как насчет ритуала? Мне интересно, а спросить–то и не у кого.
– Не знаю. По мне так все это пустопорожняя болтовня. Она только настраивает население города против египетской общины.
Грека этот ответ не удовлетворил. Он вцепился в носилки и всем своим видом показывал, что не отстанет, пока не удовлетворит свое любопытство.
– Рот могут зашивать для того, чтобы умерший не мог свидетельствовать против убийцы на суде Осириса. Глаза, чтобы не мог найти дорогу к нему, а уши, чтобы не услышал вопросов бога, даже если доберется до места. В сердце живет душа любого человека. Но уверен, что рассказы об обнаружении таких тел – это обычные сплетни. Я удовлетворил ваше любопытство?
– Сполна! – Элай расплылся в благодарной улыбке.
Он разжал пальцы, и босые ноги рабов с носилками на плечах зашлепали по раскаленной мостовой.
Когда грек вошел внутрь, Леон сидел за столом и, не теряя времени, отсчитывал полагающуюся ему часть денег.
– Зачем ты приставал к этому увальню? – спросил он.
– Сегодня в конторе этот египтянин не просто старался отделаться от умолявшей его о помощи женщины. В его глазах был страх. Он боялся ее. Мне важно знать, почему.
– Он же тоже из этих... смуглых и раскосых, детей, как его, тростника. Помесь обезьяны с бегемотом. Наверное, втихаря обрюхатил какую–нибудь рабыню из местных, а теперь трясется за собственную шкурку. Но какое тебе до всего этого дело? Только лишнее внимание привлекаешь. Деньжат привез и здорово – вали домой. Главное золотишко вовремя подоспело, траты–то предстоят огромные. Я взял свое, пересчитывать будешь?
– Но твои сведения про секту верны? – Элай даже не взглянул на деньги.
