– Вернее не бывает. Редкие психи.
– Через три дня Ариант отправляет караван обратно, – сменил тему Элай, – мне нужно, чтобы по пути на него никто не напал.
– А мне нужен гарем из сотни девственниц! И как я это устрою?
– Ты знаешь, о чем я. Пусть Хамид на пару дней умерит свои аппетиты.
– Я кручусь вокруг него, но до конца он мне пока не доверяет. Вот как ты себе представляешь это? Подойду я к нему и скажу: милый пахан, тут одним хорошим людям – шпионам греческим – надо, чтобы караван добрался до места без происшествий. Ну редкая же бредятина!
– Придумай что–нибудь. Верблюды Арианта должны дойти до Дамаска без приключений. И завтра у Фаона важная встреча с осведомителем. Я иду с ним. Пусть твои люди нас прикроют.
– Это сделаем. Сам проконтролирую. Где и когда сходняк?
– В полдень на площади Живота.
– Вот здорово – и поем заодно.
– А ночью сегодня – праздник, – напомнил Элай, – Фаон бежит. Там будут все. Приходи посмотреть.
Глава XII. Нищий царедворец
Ночная свежесть приятно ласкала разгоряченное тело. Набегавшая узкая тропа едва угадывалась в свете трепещущего на ветру факела. Ровное, глубокое дыхание насыщало жизненной силой. Атлет испытывал наслаждение. Его пронизывали восторг и упоение, волнами накатывала эйфория.
Кто бы ни был его неизвестный папаша, одно хорошее от него Фаону все же досталось – роскошные волосы. Не черные, как у Мекона, и не светлые, как у некоторых из его соотечественников, а пепельно–каштановые. Не вьющиеся, как какое–нибудь руно, а прямые, как конская грива. Не жесткие, как пересушенное сено, а мягкие, как трепещущий на ветру ковыль. Сверстники в детстве дразнили "Чалым". Прозвище прицепилось. Сейчас–то уже он ничего плохого в нем не видел, а раньше из–за казавшейся обидной клички, бывало и не раз, что ввязывался в драку.
Во время рукопашной длинные волосы мешали. Противники так и норовили схватиться за них, а это – больно. Поначалу приходилось терпеть, а потом он нашел выход. По примеру профессиональных борцов, которые перед боем натирали себя маслом, Фаон стал наносить масло и на волосы. Эффект был двойным. Во–первых, локоны теперь скользили между пальцами. Во–вторых, смазанные они переливались на солнце и блестели, как расплавленный свинец, а ночью при искусственном освещении – таком, как, например, сейчас – приобретали медно–бронзовый оттенок.
Одного только опасался Фаон: как бы не подпалить развевающуюся на ветру шевелюру. Факел следовало держать повыше.
В том, что прибежит первым, сомнений уже не было. На небольшом подъеме он обернулся: ближайший преследователь отстал шагов на пятьсот, а за ним еще шагах в двухстах мерцала плотная цепочка огней.
Эти ежегодные состязания учредил когда–то на заре человечества сам Прометей, и победителю вручали
