животных, которой нельзя употреблять спиртное. У него на родине за нарушение этого запрета заливают в рот кипящее вино.
– Откуда ты знаешь то о чем, рассказываешь? – растянулся в довольной улыбке судья, которого позабавила мысль о подобном наказании.
– Мне рассказали об этом друзья обвиняемого. Они, конечно, лица заинтересованные, но я собираюсь побывать в порту и найти других, кто сможет это подтвердить. Прошу только отложить рассмотрение дела.
Махаут вертел головой из стороны в сторону, глядя то на судью, то на непонятно откуда взявшегося защитника. В наступившей внезапно тишине всем вдруг стало понятно, что прения чрезмерно затянулись: не слышно было журчания падающей воды. Верхний сосуд давно опустел.
– Время истекло, – спохватился судья, – приводи своих свидетелей завтра.
Вечером того же дня, когда на площади Правосудия слушалось дело индуса, его начальник – старший махаут настоял на встрече с царским посланником.
– А это правда, что вы предпочитаете убивать на расстоянии, – Ферзан вертел в руках отмытое от крови кольцо. С двух сторон на него был нанесен изящный узор в виде переплетающихся косичек.
– Когда нет контакта, карма чиста, – ответил Парс, – лучше – из лука или копьем. Так больше расстояние между тобой и тем, кому предстоит умереть. Чакрам – хуже. Далеко не метнешь. Меч и кинжал – совсем плохо, кровь на тебя попасть может. А хуже всего – голой рукой. Так убивать совсем нельзя. Только, если тебя убивают.
Командир махаутов за последнее время настолько хорошо научился изъясняться на местных наречиях, что теперь и вовсе мог обходиться без переводчика.
Собеседники прохаживались внутри огромного загона, разделенного на просторные секции. Чуть позади шел Макута. Вокруг подобно муравьям сновали подчиненные Парса. Массивных животных по очереди обливали водой и растирали жесткими щетками.
– Получается, греха в убийстве тех двух увальней на твоих людях и нет, – улыбнулся Ферзан, – так разве что – самая малость. Ловко придумано. Удобно.
– Мои люди не убивали. Ни те, что бежали, ни тот, кого схватили. Чакрам украли. Отсюда. Предатель украл. Охрана его пропустила.
– Я прикажу провести дознание, – скептически повел бровями Ферзан, – но, сам понимаешь, в твои слова трудно поверить. Судья уж точно не поверит.
– Мой человек мне нужен, – произнес индус, – ты его вызволишь.
– Вызволю?! Да ты смеешься! Твои люди будут расхаживать по городу, разбрасывая эти милые штуковины направо и налево, убивать подданных велико Дария, да дарует ему бог столетия жизни, а я их должен спасать? Кажется, ты забыл об условиях, на которых мы договаривались. Тебе платят очень большие деньги не за то, чтобы твои люди сеяли смуту в Вавилоне. Тут и так уже каждый третий говорит, что ваши животные несут с собой болезни и страдания.
– Ты заплатил половину, – махаут остановился и посмотрел снизу вверх в глаза царскому посланнику, – обещал еще половину давно. Время прошло – половины нет.
– Будут тебе деньги. Их везут, – Ферзан на секунду замешкался, – из Персеполя везут, из столицы. Знаешь, как это далеко отсюда? По местным законам, твоего погонщика казнят. Сначала вспорют брюхо, а когда он начнет помирать, отрубят голову.
– Значит, вместо пятнадцати слонов останется четырнадцать, – как можно более безразлично пожал плечами Парс, – управлять Игривым будет некому.
Парс указал на огромного самца, мимо которого они как раз проходили. Его голова с изогнутыми бивнями возвышалась над оградой.
– Один слон – один махаут, – пояснил индус, – лучник с копейщиком управлять не умеют. Они стреляют.
– Если подо мной пал конь, я беру другого, – усомнился Ферзан. – Так же и со всадником. Его меняют. Хочешь сказать, твои животные глупее лошадей?
Игривый неожиданно вытянул хобот и обхватил царского посланника за шею. Макута одним прыжком приблизился к хозяину, выхватил кинжал и занес его для удара. Слон издал глубокий горловой звук, похожий на многократно усиленное кошачье урчание.
