козла. Он с ловкостью, говорившей о большом опыте, вырвал у старика заколку. Сейчас пьяница, хмыкая, разглядывал украшение.
– Сын мой, – пояснил девице старик.
Лишь после этого, сморщившись, как печеный батат, торговец стал ныть:
– Отдай!.. Ну, отдай... пропьешь ведь...
– Заткнись! – рявкнул детина и остолбенел. Заколка исчезла из его пальцев, чтобы возникнуть сперва у «наглой сучки», а там и у «старого дурня». – Ах ты, пакость...
Договорить он не успел. Стервозная девица пнула его под коленку – два раза подряд, такая мразь! – и, когда детина упал ничком, села сверху, ухватив жертву за уши. Зад у мерзавки был твердым и угловатым, совсем не женским. Хватка оказалась и вовсе страшная – не руки, а клювы хищных птиц.
Блудный сын уж было решил, что попал в лапы бесу-намахагэ – свежевателю лентяев и выпивох. Казалось, уши положили на жаровню и раздувают огонь.
– Пусти! – заблажил он под смех продавцов. – Ы-ых, гадюка....
– Что делать умею? – медленно скручивая уши пьяницы в трубочки, с задумчивостью повторила Вэй Пин-эр, дочь наставника императорских телохранителей. – Кое-что умею. Думаю, дядя найдет, к чему меня пристроить.
2
Пин-эр сама не знала, что бросило ее через весь Китай – и дальше, в погоню за проклятым рюкюсцем У Чэньда, который по мере приближения к родным островам все больше становился Мацумурой Соконом. Так собака, оскалив клыки, гонится за вором, обокравшим дом.
Что украл вор?
Честь отца.
Если отец смеется, обнимая вора... Если брат молчит, скован цепями сыновнего послушания... Если всем наплевать... Мысли обрывались на полпути, не дойдя до конца. Так дышат на бегу, в конце длинной дистанции, чувствуя, как подкашиваются колени, и лишь воля приказывает: вперед!
...если им все равно, то осталась дочь.
Первого человека Пин-эр убила при рождении. Должен был родиться мальчишка. Отец бредил вторым сыном. Но судьба распорядилась иначе, и роженица не вынесла позора. Обмануть надежду любимого – нет, иначе: боготворимого мужа?
Мать Пин-эр зачахла, как цветок без воды.
Отец, став вдовцом, сошел с ума. Никто не видел приступов его безумия. Никто не знал, что мастер Вэй – сумасшедший, кроме маленькой дочери, из которой он делал мальчика. Едва Пин-эр перестала нуждаться в кормилице – особая диета. Едва села в колыбели – особые упражнения. Едва встала на ноги – изнурительные тренировки.
И главное – искусство ци-гун, способное на чудо.
Чуда не произошло. Отец опомнился, когда девочке исполнилось шесть лет. Рассудок вернулся к мастеру. Но что-то изменилось в ребенке, решительно и необратимо. Пин-эр утратила шанс стать красавицей с забинтованными ножками. Женские недомогания поздно пришли к ней. В первый раз она решила, что умирает.
Потом – привыкла.
Ладошки, пальчики, губки бантиком, хрупкость драгоценной вазы – имя Пин-эр значило: «ваза» – все это стало недосягаемой бессмыслицей. Выше отца – на полголовы. Одного роста с братом. Сильные руки. Широкие плечи. Узкие, как для женщины, бедра. Резкость движений. Жилы на предплечьях. Ежедневные изнурительные занятия – отнюдь не вышиванием. Телохранители императора, случалось, сдавались раньше дочери наставника.
Замуж ее не брали – боялись.
Девушка была склонна к взрывным решениям. Втемяшится что-то в голову – пойдет до конца. Захочет отправить к праотцам незадачливого муженька – отправит. Захочет вернуть домой отцовскую честь, выпавшую монетой из кошелька на грязный мартовский булыжник площади Милосердия...
Она гналась за посольством – на юг, вдоль восточного побережья! – надеясь достать вора в границах Поднебесной. Не слишком понимая, что сделает, когда настигнет. Убийство не удовлетворило бы Пин-эр. К счастью, у девушки имелась подорожная – документ, разрешающий путешествовать. Отец выправил, когда дочь сопровождала его в Эмейские горы, к знакомому даосу, и дальше – в Шаньдун.
Сына Вэй Бо в поездки не брал.
