Через семь миль, он напомнил мне: “Половина дистанции уже пройдена, Ханна, а ты только сейчас достигла своей обычной скорости”.
Я чувствовала каждый сантиметр последней мили. Все мое тело болело; мои мышцы были то натянутыми, то расслабленными, то горели огнем, то сводились судорогой. Я чувствовала биение своего сердца, стучащего в моей груди такими же сильными ударами, как и каждый мой шаг, и чувствовала свои легкие, умоляющие меня остановиться.
Но внутри моей головы все было спокойно, словно я была под водой, слушая, как все приглушенные голоса сливались между собой, образуя единый, беспрерывный гул. Но из всей общей массы, четко выделялся один голос: “Последняя миля и все. Ты это сделала. Ты молодчина, Слива”.
Я чуть не споткнулась, когда он меня так назвал. Его голос стал нуждающимся и мягким, но когда я посмотрела на него, его челюсть была напряжена, а его взгляд устремлен вперед. “Прости”,- проскрежетал он, сразу же раскаявшись в своих словах. “Мне не следовало… прости”.
Я замотала головой, облизнула свои губы и снова посмотрела перед собой, слишком уставшая для того, чтобы потянуться и прикоснуться к нему. Я осознала, что этот момент был, возможно, сложнее всех тестов, которые я проходила в школе, сложнее самого долгого рабочего дня, проведенного в лаборатории. Наука всегда давалась мне легко – я усердно училась и, конечно, усердно работала, но мне никогда не приходилось прикладывать столько усилий и заставлять себя двигаться вперед, тогда как больше всего на свете мне хотелось рухнуть на траву и не подниматься. Та Ханна, которая бегала с Уиллом на обледенелой дорожке никогда не одолела бы тринадцать миль. Она бы начала вполсилы, сделала бы вид, что пыталась, и поняв, что ей с этим не справиться, вернулась бы в лабораторию, к своим книгам, и в свою пустую квартиру с нездоровой едой на одного человека.
Но теперь я была другой Ханной. И именно он помог мне этого добиться.
“Почти добежали”,- сказал Уилл, все еще подбадривая меня. “Я знаю, это больно, и знаю, что это сложно, но смотри,- он указал на деревья вдалеке,- ты почти добежала”.
Смахнув волосы со своего лица, я продолжала бежать, вдыхая и выдыхая, желая, чтобы он говорил, и желая, чтобы он закрыл свой рот к чертовой матери. Кровь стучала в каждой вене моего организма, и каждая клеточка меня словно находилась под эклектическим напряжением, пропуская сквозь себя тысячи вольт, которые медленно покидали меня, с каждым моим шагом оставаясь на тропинке.
Никогда в своей жизни я так не уставала, никогда в своей жизни я не испытывала такой боли, но также никогда в своей жизни я не чувствовала себя настолько живой. Это было безумием, но несмотря на то, что каждая часть моего тела была охвачена огнем, и каждый последующий вдох давался сложнее, чем предыдущий - я не могла дождаться, когда повторю это снова. Боль физическая стоила боли сердечной или страха потерпеть неудачу. Я была готова, я хотела рискнуть и погрузиться в это с головой.
И с этой мыслью, я взяла Уилла за руку и вместе с ним мы пересекли финишную черту.
Часть двадцатая
Через несколько метров в стороне от финишной черты, Ханна ходила небольшими кругами, затем наклонилась, опираясь ладонями в колени.
“Ни хрена себе”,- с трудом дышала она, смотря в землю. “Я чувствую себя потрясающе. Это было потрясающе”.
Добровольцы поднесли нам батончики Луна и несколько бутылок Гаторэйда, от которых мы не могли оторваться. Я был так чертовски горд за нее, что не сдержавшись, заключил ее в потные, задыхающиеся объятия и поцеловал ее в макушку.
