— Как это… все?
— Даже я, — ответил я. — Это вас как-то утешит?
Он запнулся, проглотил какие-то слова, снова уставился в меня бешеными глазами, словно стараясь понять, где же брешу по своему обыкновению нагло и бесстыдно.
— Если все, — проговорил он медленно и снова остановился, подбирая доводы.
— Вот и прекрасно, — сказал я бодро. — А вот одежды нужно побольше. Под нее нужно навертеть тряпок побольше, пойдут на факелы. Греческого огня тоже можете взять в емкостях, я распоряжусь. Наверняка пропустят. Но нести придется под одеждой. Главное — никакого оружия!
Он смотрел все еще в горестном непонимании.
— Но как же… драться? Вы же драться идете?
— Не просто драться, — сообщил я, — а на последний и решительный!.. На уничтожение врага в его же логове. А меч… точно не обещаю, но я постараюсь вам его добыть.
Он посмотрел исподлобья.
— Мне?.. За что такая честь?
— Я не сказал, — уточнил я, — что именно вам. Сперва, конечно, себе. Потом сэру Альбрехту, он по рангу выше вас, затем сэру Норберту… А потом уже и вам, ладно. Если не отыщется кого-то с зело длинной родословной.
Он поморщился.
— А вам не насрать на их родословные?
— Насрать, — согласился я, — но это между нами, паладинами. Перед Богом все равны, наделены правом голоса, могут избирать и быть избранными… Тьфу, что-то опять не туда занесло. В общем, если любой приказ… подчеркиваю, любой!., то тогда как бы да, вы ценный кадр…
Его лицо перекривилось, однако недоверие испаряется на глазах, прорычал гулко:
— Подтверждаю, что выполню любой ваш приказ, ваше величество! И клянусь в этим великой клятвой. Да накажет меня Господь, если нарушу хоть в малости.
Я сказал со вкусом:
— Прекрасно. Отправляйтесь к сэру Норберту и передайте, что вопрос решен. Он знает, что делать.
Он посмотрел исподлобья, подозревая, что все просчитано и разыграно так, как и должно быть, коротко поклонился и вышел.
В лагере снова поднялся шум, я поморщился, вышел. На залитом солнцем пятачке с крупных боевых коней слезают рыцари в белых плащах поверх доспехов, а на белом фоне ярко пламенеют огромные красные кресты несколько стилизованной формы.
Я с изумлением узнал брата Отто, который граф Шварцбург-Рудолыптадт из рода Кенисбергов, доблестного Зальм-Райнграфенштайна, барона Эттинга Гогенцоллерн-Зигмарингена в его дорогих доспехах из Вестготии, а также остальных рыцарей, верных уставу Ордена Марешаля.
Они увидели меня, выстроились, но не преклонили колена, рыцари Ордена не принадлежат к какому-то королевству.
— Брат Отто, — сказал я радушно, — барон Этгинг!.. Ого, да тут все мои знакомые или почти все… Рад вас видеть, братья!.. А как же охрана Тоннеля?
Брат Отто прямо посмотрел мне в глаза.
— Ваше величество, если вас ждет поражение, то какой Тоннель?..
Я ощутил неловкость, обнял дружески и сказал через его плечо:
— Братья, располагайтесь в лагере. Вам укажут хорошие места, хотя жить нам здесь точно не придется…
Зальм-Райнграфенштайн пробормотал тихонько:
— Хотя остаток жизни провести можем здесь.
Он поклонился и ушел вместе со всеми, кивнул внимательно наблюдающему за всеми Альбрехту.
— Граф, это цвет рыцарства Марешаля. Придумайте, как им распорядиться.
Он посмотрел искоса.
— Да? Я думал, вы уже придумали.
— Придумал, — признался я, — но надо же проверить вату квалификацию? Дорогой мой карась, вы же знаете, на что щука в реке?
В шатре не поместились даже лорды, я велел военачальникам собраться в центре лагеря, там большое и вытоптанное место, а сам остался за столом, вертел в ладонях медную чашу и зло вспоминал, что филигоны не пользуются предметами, а у нас даже птицы умеют отламывать тонкие сухие веточки и доставать ими червяков из глубоких щелей, куда не влезть самим, хотя, конечно, от этого людьми не стали.
Еще у нас, к примеру, бобры создают плотины, что филигоны вряд ли поймут, однако все равно волосы дыбом, когда пытаюсь только вообразить, каких вершин в состоянии достигнуть инстинкт приматов, у которого миллионы, если не десятки миллионов лет развития!
Возможно, для филигонов создать Маркус то же самое, что для бобров плотину, а для пчел соты?
