— Прекрасная работа, — сказал я.
— Просто произведение искусства, — поддакнул Альбрехт. — Так ведь, ваше величество?
— Истину глаголете, — сказал я. — Но сейчас нам предстоит потрудиться над целым панорамным полотном. Лорд Робер, очнитесь!
Лорд Робер вздрогнул, с трудом оторвал зачарованный взгляд от распростертых трупов и посмотрел на меня удивленно-радостными глазами.
— Ваше величество… впервые вижу этих тварей убитыми! Я вообще думал, что от моей руки никогда…
— Полагали, неуязвимы?
Он ответил с неловкостью:
— Простите…
— Все хорошо, — подбодрил я. — Вы же пошли с нами?
— Это мой долг, — ответил он просто и с достоинством. — Я его исполню до конца, каким бы он ни был.
— Конец будет хорошим, — сказал я. — Мне пока что везет.
— Так то вам, — проговорил он смущенно, — поговаривают, когда вы были в колыбельке, вам ее черт качал?
Я отмахнулся.
— Враки. Думаю, ангелы. Так качали, до сих пор голова иногда кружится. Хотя кто знает, я был маленький, такую ерунду кто бы запомнил?
Глава 14
В жестоком бою сошлись всего через пять минут в огромном зале, где десятки, а то и сотни филигонов бросились так стремительно, что факелы не успели передать в передние ряды.
Один из алхимиков все же успел бросить в их стаю кувшин с греческим огнем. Грохнуло так, что заложило уши, жаркое пламя взвилось до свода.
Филигоны рухнули на пол, яркий свет ослепил даже нас. Мечи сверкали в отсветах пламени часто и жутко, сперва блестящие, затем в оранжевой по самые рукояти.
Я ощутил неистовое злое ликование. Филигоны, пусть и сильнее и быстрее, но не имеют понятия о боевых приемах. Я тоже не ах, но насмотрелся, наподра-жался, напрыгался, выбрасывая вперед кулаки и ноги, так что все равно, пусть я овца против чемпиона, но против этих тварей, у которых только звериная сила и ловкость, что-то противопоставить могу.
И все-таки они отбивались, размахивая лапами вслепую, я слышал со всех сторон вскрики боли, злую ругань, а также зловещий хруст рассекаемой плоти.
Когда рядом оказалась запыхавшаяся и забрызганная оранжевой кровью Боудеррия, я торопливо огляделся. Сердце сжалось, отряд заметно поредел, из пятидесяти отборных бойцов осталось чуть больше половины плюс пятеро магов и трое ухитрившихся уцелеть простолюдинов.
— Проверить, — велел я, — чтоб ни одного живого!.. У них все заживает слишком быстро.
Норберт громко напомнил:
— Рубить головы, рубить головы!.. Отрубленные не приживут!
Рыцари рассыпались по залу, в ярости рассекая тела и кромсая так, что расчленяли на части.
— Потери? — потребовал я, задыхаясь.
Альбрехт сказал быстро:
— Полегла половина отряда!.. Раненых нет, Тамплиер и Сигизмунд помогли залечить там, где ваше величество не успело.
Я помрачнел, выговорил с трудом:
— Я нигде не успел, а дальше будет труднее. Мы только начали. Главные узлы корабля наверняка охраняются элитными частями филигонов.
— Ваше величество?
— Сердце Маркуса, — пояснил я, — а также мозг. Это нам мозг неважен, благородные люди живут сердцем и возвышенными чувствами, но неблагородным важнее мозг! Так что филигоны будут охранять именно мозг особенно как-то. Или просто хорошо.
Он сказал потерянно:
— Мы все поляжем еще на подходах?
— Да, — ответил я, — если не придумаем что-то круче.
Подошел Нортон, оглянулся на павших, лицо темнее тучи.
— Простите нас, — произнес он деревянным голосом. — Даже похоронить не можем. Простите.
