Альбрехт выхватил факел у подбежавшего воина, я не успел слова сказать, как влез в щель и, грубо прижав своего сюзерена к стене, протиснулся мимо и непротокольно двинулся впереди, проклиная все на свете, особенно дурных королей, возомнивших, возжелавших, вознесшихся…
За мной, наступая на пятки, заспешили Норберт и Боудеррия, за ними остальные. Я на ходу с силой упирался то в одну, то в другую стену, вроде бы в самом деле отодвигается, словно старается захватить побольше жертв в ловушку.
— Не знаю, — сказал я в спину Альбрехту, — насколько этот корабль совершенен… но он явно живой.
Он прохрипел, не оборачиваясь:
— Ваше величество?
— Мы идем внутри живого, — сказал я, — даже если весь Маркус — это одна гигантская амеба, но она ремонтирует себя, добывает энергию… еду, в смысле…
За моей спиной раздался надсадный голос Нор-берта:
— Что-то вроде вьючного осла? Что перевозит грузы?
— Да, — согласился я. — Может быть, что-то еще.
— Как боевой конь?
— Может быть, — предположил я, — он вообще сам по себе.
Щель постепенно расширялась и расширялась, уже коридор, наконец настоящий зал, что уходит в темноту, постепенно поднимаясь все выше.
Глава 17
Что-то знакомое даже в конструкции этого корабля, словно у всей Вселенной один чертеж для всего на свете и этот чертеж используется с небольшими вариациями как для построения галактик, так и для конструкции эритроцитов или фагоцитов, хотя и не знаю, что это, но чую, что и корабль тоже из этого мира.
— Только мир велик, — прошептал я благоговейно, — бесконечно велик… как раз для человека.
Карл-Антон дрожал, тяжело дыша, ухватил за рукав.
— Ваше величество!.. Впереди их очень много. Очень!
— Сколько? — спросил я.
Он помотал головой.
— Даже не скажу, не определяется. Но больше, чем встречали раньше. Может, как-то обойти?
— Я бы с удовольствием, — ответил я. — Вообще люблю обходить препятствия, как истинный гуманист и сатрап, но, боюсь, здесь куда ни сунься… Потому сделаем вид, что так и хотели! Вперед, гранаты наготове?
Он сказал с вымученной улыбкой:
— Это всегда наготове. Страшно же…
— Тогда приготовьтесь, — велел я. — Как только открою, бросайте!..
Он кивнул, не в силах ответить из-за трясущейся челюсти, кое-как вытащил из-за пазухи склянку и поднял над головой.
Я оглянулся.
— Все готовы? Начали!
Дверь исчезла под моей ладонью, сердце остановилось: огромный зал уходит в темноту, и все место заполнено филигонами.
Сразу две склянки полетели через дверной проем. Я на миг прикрыл глаза, тут же влетел в зал, уже взвинченный и раскаленный, как Батарадз во время затяжного боя с небожителями. Всего трясет, по скорости почти сравнялся с филигонами, но те сейчас в шоке, почти все упали в беспамятстве, а те, что на ногах, ухватились за лица, между растопыренными перепончатыми пальцами проступила оранжевая кровь.
Я взвинтился до предела, чувствуя, как сердце уже не бьется, а мелко-мелко трясется, как заячий хвост, страшный жар залил череп.
— Быстрее! — заорал я. — Еще быстрее!..
За спиной раздался такой силы яростный рев, что и шумовые гранаты не понадобились бы. В зал ворвалась вся команда разом, даже Карл-Антон торопливо тычет факелом в мучнисто-белые морды, а остальные рубят с такой скоростью, словно у них вот-вот отнимут это счастливое и радостное детство.
Не переступая, а перепрыгивая тела, я прорывался дальше, скачущий свет факелов то и дело выхватывает из тьмы оскаленные морды с бессмысленно вытаращенными глазами.
