погубить. Такие мысли усилили его всегдашнюю склонность к меланхолии. Юноша стал изможденным и унылым. Заметив, что ему грозит душевное расстройство, его друзья сочли лучшим лекарством перемену обстановки и отправили его завершать образование среди блеска и развлечений Парижа.
Вольфганг прибыл туда в самый разгар революции. Поначалу всеобщее безумие овладело его впечатлительным умом, и он разделял модные в те дни философские и политические учения. Но последовавшие вскоре кровавые сцены потрясли чувствительного юношу и снова сделали его затворником. Он заперся в уединенной комнатке, находившейся в Латинском квартале, излюбленном приюте студентов. Здесь, на мрачной улице неподалеку от монастырских стен Сорбонны, он предавался своим привычным размышлениям. Иногда он проводил целые часы кряду в огромных библиотеках Парижа – этом пантеоне умерших авторов, роясь среди обветшалых томов в поисках пищи для своего нездорового аппетита. Он был своего рода книжным упырем, добывающим пропитание в склепе давно истлевших творений.
Несмотря на замкнутость и робость, Вольфганг обладал пылким темпераментом, до поры до времени проявлявшимся только в юношеских мечтах. Он не знал жизни и был слишком застенчив, чтобы ухаживать за красавицами. Но он был страстным поклонником женской красоты и часто грезил о фигурах и лицах, которые видел когда-то. Его фантазия украшала их прелестью, намного превосходившей реальность.
Пока разум его пребывал в таком возбужденном, экзальтированном состоянии, некий образ подействовал на него чрезвычайно сильно. Это было женское лицо неземной красоты. Впечатление оказалось настолько ярким, что юноша снова и снова возвращался к нему. Оно наполняло его мысли днем, сновидения – ночью; наконец он без памяти влюбился в эту призрачную тень.
Постепенно это стало одной из тех навязчивых идей, которые нередко преследуют меланхоликов и со стороны могут показаться признаками безумия.
Таков был Готфрид Вольфганг и таковы обстоятельства его жизни к началу нашего рассказа. Поздно ночью, во время грозы, он шел к себе домой через темные улицы Маре – древнейшего квартала Парижа. Удары грома отдавались гулким эхом между тесно стоящими домами.
Готфрид вышел на Гревскую площадь, где совершались публичные казни. Молния озаряла башенки старого Отель де Вилль и бросала мерцающие отблески на открытое пространство впереди. Пересекая площадь, Готфрид отшатнулся, заметив поблизости гильотину. То было время безраздельного господства террора, когда орудие смерти всегда стояло наготове и его эшафот омывался кровью доблестных и отважных. В этот день гильотина трудилась особенно много и теперь грозно возвышалась посреди спящего города, ожидая новых жертв.
Сердце Вольфганга похолодело, он готов был с содроганием отвернуться от чудовищной машины, как вдруг заметил неясную фигуру у подножия лестницы, ведущей к эшафоту. Череда ярких молний позволила более отчетливо разглядеть ее. Это была женщина, одетая в черное. Она сидела, уткнувшись лицом в колени, на одной из нижних ступеней эшафота. Длинные спутанные локоны свисали до земли, ниспадая вместе с потоками дождя.
Вольфганг остановился: было что-то пугающее в этом одиноком памятнике скорби. Весь облик женщины выдавал в ней существо незаурядное. Готфрид знал, что живет в смутные времена, когда множество благородных людей становились изгоями. Возможно, это была сирота или вдова, которую смертоносный топор навсегда разлучил с близкими. Теперь с разбитым сердцем она сидела на берегу жизни, провожая в вечность все, что было ей дорого.
Юноша подошел и сочувственно заговорил с нею. Вскинув
