зелень, роскошный белый лимузин аномальной длины, и какие-то люди рядом – стоят у распахнутых дверец.
– Это кто, по-твоему? – спросил Эль-де-през с невыразимым презрением.
– Ты.
– А это?
– Не знаю.
– Он. Между прочим, заметь: рядышком. Вась-вась.
– Понял. Сражен. Сдаюсь.
…А ведь и в самом деле: “печальный человек с длинными волосами”. Бледное, слегка одутловатое лицо, уголки губ опущены, глаза чуть прищурены от солнца (в руках – темные очки). Все вокруг улыбаются, зубы напоказ, а он – нет. Ему – грустно. Или, может быть, скучно. Какой-то он… несовременный! Вот точное слово: несовременный. Несовременная одежда – подержанная и мешком. Несовременное лицо… Выражение лица несовременное… И эта общая печальная расслабленность…
– А женщина кто?
– Супруга. Алена Григорьевна.
– Красивая.
– Ну дак!
– Краси-ивая… – повторил Андрей. – И дети есть?
– Есть. Сынишка. Алик. Это он нас как раз и фотографирует.
– А вот это кто, с тросточкой?
Эль-де-през протянул руку и отобрал у него фотографию.
– Много будешь знать, знаешь что будет?
– Гос-с-с… Подумаешь, тайны! Подожди, а что там у тебя написано? Покажи!
Эль-де-през показал, и с удовольствием. На обороте четким детским почерком написано было (фломастером): “Эль-де-презу – с благодарностью за все”. И витиеватая неразборчивая подпись. И дата: июль прошлого года. Числа нет. Наверное потому, что снималось в один день, а надписывалось – в другой.
– А почему его зовут Аятолла?
– Его зовут Хан Автандилович, – резко сказал Эль-де-през. – Или господин Хусаинов. А ты не повторяй глупостей.
Андрей молча смотрел на него: какой он огромный, черный, грозный и праведно встопорщенный. Потом сказал:
– Кайлас помнишь?
– Ну, – ответил Эль-де-през, сразу же помягчев и сделавшись Серегой, Сержем, Серым, Щербатым.
– Черная гора. Долина Смерти. Титапури… – “Обитель голодного черта”… – Сережа уже больше не сердился, взгляд его сделался задумчив.
– Если бы я тогда самого господа бога назвал аятоллой, разве ты на меня обиделся бы?..
– Ну, я вообще-то неверующий… – Эль-де-през от внезапных воспоминаний совсем смягчился было, но тут же посуровел. – Все! – сказал он Горю Луковому. – Ты меня достал. Пошел с глаз моих, чтобы я тебя не видел. Игрушки убрать! Десять минут тебе на все… Дай сюда вилку…
Горе Луковое радостно отдало вилку с куском котлеты, съехало со стула и радостно затопало в глубь квартиры, мелькая вылезшей из рейтуз клетчатой фланелевой рубахой.
– Побеждает не сила, – сказал Андрей поучительно, – побеждает терпение.
– Это ты о чем? – спросил Эль-де-през с подозрением, но уточнять не стал – сунул в рот остаток котлеты, а вилку, не вставая и не прицеливаясь, с большой точностью переправил через всю кухню в мойку. С лязгом.
– Слушай, – сказал Андрей задумчиво, – как ты думаешь, почему меня детишки не любят?
– А кто тебя, такого, вообще любит?
– Гм. И то верно. Впрочем, женщины! Женщины меня любят.
– Это не любовь, – сказал Эль-де-през пренебрежительно. – Это – похоть. При чем здесь любовь?..
Андрей почему-то сразу же вспомнил анекдот про мужика, который своей законной решил однажды показать по видику крутую порнуху, но рассказывать анекдот не стал: у Сережи всегда была некая затрудненка с юмором. Смешные истории он не воспринимал и ничего смешного в этой жизни никогда не замечал. “Ну, не знаю, не знаю, – говаривал он. – Со мной никогда ничего смешного не происходит…” Он был строгий парень. Но зато надежный как роллс-ройс.
– А откуда он знает, что ты – Эль-де-през? – спросил вдруг Андрей, и на этот раз был понят немедленно, хотя, казалось бы, речь шла уже
