батареей противотанковых пушек, заканчивал войну начальником разведки артиллерийской
бригады. За время войны брат был награжден семнадцатью орденами и медалями, но самой
дорогой наградой он считал медаль “За оборону Ленинграда”. Меньше чем за две недели до
окончания войны, двадцать пятого апреля, находясь уже практически в Берлине, брат
погибает. Он был представлен посмертно к званию “Герой Советского Союза”. Но мы
официально ничего не получили. О гибели Мани и девочек нам тоже официально не
сообщили.
Студенческая жизнь, при всех жизненных трудностях, все равно была веселой и
сравнительно беззаботной. Учеба, спорт, студенческие вечера и вечеринки, борьба за хлеб
насущный – все вместе было интересно и, конечно, делало всех взрослее.
В Ташкент приехало много народа из Одессы, Ростова, Киева, Белоруссии. Работали,
учились, женились, и Ташкент внутренне значительно изменился. Если раньше не все даже
запирали двери, то теперь появились решетки на окнах и другие меры предосторожности. В
городе начала разбойничать приезжая шпана, раздевали и грабили мирных людей, грабили
дома и магазины, то есть появилось все негативное, что сопровождает войну: общее
разорение, нищета, отсутствие элементарных товаров – мыла, спичек, соли, но жизнь
продолжалась.
Я поступил на энергофак и успешно закончил два курса. Причем считается, что
первые два курса самые трудные для студента, так как идет адаптация, и сами дисциплины
24
довольно сложные. После второго курса нас, как обычно, отправили на уборку хлопка в
Голодную степь. Отряд был большой – двести человек, а меня сделали старшим от
комсомольской организации. Я уже говорил, что дисциплина была достаточно высокой, а
чувство ответственности заставляло добросовестно относиться к своим обязанностям.
На хлопке у меня произошел серьезный конфликт с руководителем отряда от
преподавателей, доцентом Рахимовым, преподавателем по теоретическим основам
электротехники, который изменил мою дальнейшую судьбу. Я вместо электрика стал учиться
на литейщика, которым и стал по окончании института.
А произошло вот что. Получением и расходованием продуктов занимался Рахимов.
Через несколько дней после приезда ребята, работавшие на кухне, сказали мне, что Рахимов
отправил в Ташкент рис, растительное масло, маш и что-то еще из продуктов, выделенных
для прокорма нашего отряда. По характеру я был очень заводным, и немедленно в острой
форме высказал свое мнение Рахимову, потребовал все вернуть. Конечно, он ничего не
вернул, но хотя бы перестал воровать из студенческого котла, тем более мы сами жестко за
этим следили. А я все время ловил на себе злой взгляд его глубоко посаженых глаз. Ясно
было, что так просто для меня это не кончится.
На мое “счастье” первый экзамен на третьем курсе был ТОЭ. Кто же будет принимать?
Заходит высокий худощавый человек – он, Рахимов! Предмет довольно сложный, и он
быстро меня засыпал. На следующий раз я подготовился более тщательно и снова
провалился. Так было четыре раза. Все, в том числе директор института Ульджабаев, знали
это, но мер не принимали. И я ушел с энергофака на мехфак, и до сих пор об этом не жалею.
Думаю, что мой ангел-хранитель перевел стрелки моей жизни на другое измерение.
Специальности энергетика и литейщика разнятся буквально диаметрально, и, конечно, моя
жизнь и жизнь моей семьи сложилась так, как она сложилась, совершенно в другом
направлении.
Группа студентов-литейщиков, куда я попал, была очень колоритна. Из двадцати
одного студента в группе было семь девушек. Русские, евреи, украинцы, татары, корейцы.
Группа очень дружная. Как одна семья, и я был очень рад, что попал именно к ним.
Надо отметить, что коллектив самой кафедры “Литейное дело” был очень дружелюбно
настроен. У меня появились два товарища, впоследствии ставшие моими друзьями, самыми
близкими в Ташкенте. Оба одесситы. Один из них – Изя Фая – высокий, рыжий, с золотыми
руками. Он был специалист по сейфовым замкам, и его часто снимали с занятий всякие
милиционеры, энкаведешники для открытия сейфов. Кроме того, Изя, просидев неделю у
часовщика-соседа, научился разбирать, собирать и ремонтировать наручные, стенные и
любые другие часы. Впоследствии он стал доктором наук главным металлургом
Узбексельмаша, и проработал в этой должности более сорока лет. Но в период
“узбекизации” республики его уволили, от переживания у него произошел инсульт и он уехал
в Израиль.
Второй, Ефим Вишневецкий, тоже одессит, высокий красавец с томными глазами,
кудрявой, черной, как смоль шевелюрой, умница. Тоже отработал три десятка лет главным
металлургом Чирчиксельмаша, потом главным инженером проектного института, и тоже в
период “узбекизации” был уволен и уехал в Соединенные Штаты Америки к своему брату.
Учились мы легко, весело. Одним из источников заработка была сдача экзаменов за
состоятельных студентов, а также за изготовление всякого вида проектов по деталям машин,
сопромату, начерталке и другим наукам. Каждый из нас специализировался в какой-то
отрасли, а остальные были в этом исполнителями. Я, например, был ведущим по начерталке
и физике.
Экзамены мы сдавали вместе. Вместе писали шпаргалки на билеты, разделяя их
поровну. Был такой случай: у Изи был ужасный почерк, который даже он не всегда мог
разобрать. И вот на экзамене мне попался билет со шпаргалкой, написанной им. Я, конечно,
из-за лени или нахальства не стал переписывать со шпаргалки, а пошел с ней к
преподавателю. Он, зная меня хорошо,
25
- Кто это писал?.
Я в ответ: “Когда я волнуюсь, я так пишу”.
Кстати, такой же почерк у Виктора Николаевича Полякова, первого генерального
директора “АВТОВАЗа” и впоследствии министра автомобильной промышленности СССР.
Я, имея опыт, отлично переводил записки Полякова на “русский язык”. Многие сотрудники
обращались с просьбой о “переводе”. Он сам, Поляков, часто говорил: “Переведите и
раздайте исполнителям”.
Студенческая жизнь, при всех сложностях военного времени, изобиловали
розыгрышами, шутками и всевозможными историями. В институте я всерьез занялся
спортом – бегал, прыгал и, главное, начал играть в волейбол. У нас был отличный тренер, и
скоро наша команда стала чемпионом Узбекистана. Я вместе с командой ездил на всякие
соревнования. Тем кто занимался спортом, оказывали и материальную поддержку. Например,
за участие в соревнованиях мы получали карточки УДП (усиленное добавочное питание), мы
называли это “умрешь днем позже”. Наряду с питанием нам выдавали спортивную форму.
В 1947 году наша группа должна было поехать на практику в г. Миасс Челябинской
области, на автомобильный завод УралЗИС. Материально мы практически были не
обеспечены, поэтому решили повезти в Челябинск яблоки и там их продать. Что и сделали.
Купили по дешевке триста килограммов яблок. Главным грузчиком был я, и это доставляло
мало удовольствия. Особенно сложно было в Оренбурге, где предстояла пересадка. Конечно,
главные трудности выпали на мою долю.
Приехав в Челябинск, сразу двинули на рынок. Цену назначили минимальную и
продажа шла “на ура”. Имея опыт торговли на базарах отходами с мелькомбината, мне и в
Челябинске досталась роль главного продавца. Приведу один эпизод из этой торговли. К
прилавку подошла женщина с мальчиком лет семи-восьми:
– Мама, а что это продает дядя?
– Яблоки.
– А что такое яблоки?
Я, услышав все это, попросил его снять шапку и наложил ему туда яблок с верхом.
Почему-то сильно защемило сердце. В общем, продали мы все яблоки и стали богатыми. Да,
кроме своих яблок еще помогли нашим девочкам тоже осуществить продажу их фруктов.
