Я говорю шепотом – рассказывать об этом вслух невозможно:
– Я родила ее дома. Это было глупо, но у меня в то время было предубеждение против больниц, потому что в последний раз я была там, когда погиб Бен. К тому же я ни у кого не наблюдалась. Я курила, немного пила и не хотела выслушивать нравоучений. Никаких. Мне кажется, что я до самого конца не верила, что все это всерьез и когда-нибудь произойдет на самом деле.
У Мака имелась знакомая, которая была медсестрой или училась на медсестру, что-то в этом роде. Она приехала, и все прошло нормально. Не так страшно. То есть я имею в виду, что было и больно, и жутко, но зато… появилась она. Совсем крошечная. Я точно не помню, сколько она весила. Ужасно, правда?
Камаль ничего не говорит и не двигается.
– Она была красивой. С темными глазами и светлыми волосами. Она мало плакала и с самого начала хорошо спала. Она была чудесной. Чудесной девочкой.
Я ненадолго замолкаю, чтобы собраться я силами.
– Я боялась, что будет трудно, но трудно не было.
В комнате стало еще темнее, я уверена в этом. Я поднимаю глаза и смотрю на Камаля – он сидит не шевелясь, смотрит на меня, и его лицо выражает участие. Он слушает. Он ждет продолжения. Во рту у меня пересохло, и я делаю еще глоток вина. Глотать больно.
– Мы назвали ее Элизабет. Либби.
Так странно произносить ее имя вслух после стольких лет.
– Либби, – повторяю я, наслаждаясь вкусом ее имени во рту.
Мне хочется произносить его снова и снова. Камаль берет мою руку и прикладывает большой палец к запястью, чтобы пощупать пульс.
– Однажды мы с Маком поругались. Из-за чего, я не помню. Время от времени такое случалось: начиналось с мелкой ссоры, которая перерастала в настоящий скандал. Никакого рукоприкладства, но мы кричали друг на друга, я грозилась уйти от него, а он уходил из дома и пропадал на несколько дней.
Он тогда впервые оставил меня одну после рождения Либби – просто взял и ушел. Ей было несколько месяцев. Крыша в доме протекала. Я до сих пор помню звук капель в расставленные на кухне ведра. Было очень холодно, несколько дней шел дождь, и с моря дул пронизывающий ветер. Я растопила в гостиной камин, но тепло продолжало выдувать. Я ужасно устала. Выпила немного, чтобы согреться, но не согрелась, и тогда решила залезть в ванну. Взяла Либби с собой, прижала к груди – головкой она упиралась мне в подбородок.
Гостиная продолжает погружаться во мрак, и я снова оказываюсь в той ванне и лежу в воде, прижимая к себе малютку, а над головой пляшет огонек свечи. До меня доносится запах воска, я слышу, как дует ветер, чувствую его холод на шее и плечах. На меня наваливается тяжесть, а тело погружается в тепло. У меня нет сил. А потом вдруг гаснет свеча, и мне становится холодно. Холодно по-настоящему: зубы стучат, а тело бьет дрожь. Кажется, что и дом сотрясает дрожь, а ветер, яростно воя, пытается сорвать с крыши листы шифера.
– Я заснула, – говорю я и не могу продолжать, потому что больше не чувствую ее: она уже не на моей груди, ее тельце зажато между моей рукой и краем ванны, а лицо в воде. Нам обеим невыразимо холодно.
Мы оба замираем. Я не решаюсь взглянуть на него, а когда все-таки поднимаю глаза, он не отстраняется. Он не произносит ни слова, а обнимает меня за плечи и притягивает к себе, прижимая лицом к своей груди. Я вдыхаю его запах и жду, когда почувствую себя иначе, когда мне станет легче, а может, и тяжелее от того, что теперь об этом известно еще одной живой душе. Мне кажется, что я чувствую облегчение из-за его реакции, показавшей, что, рассказав все, я поступила правильно. Он меня не сторонится и не считает чудовищем. Рядом с ним я в безопасности, в полной безопасности.
Я не знаю, сколько времени пробыла в его объятиях, но к действительности меня вернул телефонный звонок. Я не отвечаю, но через мгновение мобильный подает звуковой сигнал, что получена эсэмэска. Она от Скотта, и он спрашивает, где я. А несколько секунд спустя телефон звонит снова. На этот раз это Тара. Выскользнув из объятий Камаля, я отвечаю.
– Меган, я не знаю, что у тебя на уме, но тебе надо позвонить Скотту. Он звонил сюда четыре раза. Я сказала, что ты пошла в магазин купить бутылку вина, но не думаю, что он мне поверил. Говорит, что ты не отвечаешь на звонки.
Она явно злится, и я знаю, что должна ее успокоить, но на это у меня нет сил.
– Хорошо, – говорю я. – Спасибо. Сейчас я ему перезвоню.
– Меган… – начинает она, но я вешаю трубку, не дослушав.
Уже начало одиннадцатого. Я пробыла здесь больше двух часов. Я выключаю телефон и поворачиваюсь к Камалю.
– Я не хочу идти домой, – говорю я.
Он кивает, но остаться не предлагает. Вместо этого говорит:
– Ты можешь прийти еще, если захочешь. В другой раз.
Я подхожу к нему вплотную, встаю на мысочки и целую в губы. Он не отстраняется.
Рейчел
Суббота, 3 августа 2013 года
Утро
Вчера мне приснилось, что я оказалась в лесу одна. Я не поняла, какое это было время суток – сумерки или рассвет, – но чувствовала чье-то присутствие. Я никого не видела, просто знала, что меня преследуют и догоняют. Я не хотела, чтобы меня настигли, пыталась убежать, но не могла – ноги были будто ватные, а при попытке закричать я не смогла издать ни звука.
Когда я просыпаюсь, сквозь жалюзи пробиваются полоски белого света. Дождь наконец перестал, сделав свою работу. В комнате тепло и пахнет чем-то жутким – противным и кислым, – я практически не покидала ее с четверга. Снаружи доносится гул и вой пылесоса. Кэти убирается. Позже она собирается куда-то уйти, и тогда я смогу выбраться из дома. Я еще не знаю, чем займусь, и до сих пор никак не могу взять себя в руки. Может, проведу еще один день с бутылкой, а за ум возьмусь завтра.
Телефон подает сигнал, сообщающий, что батарея садится. Я подключаю его к зарядному устройству, замечаю, что есть два пропущенных звонка, и набираю голосовую почту. Там одна запись:
«Рейчел, привет. Это мама. Послушай, я завтра буду в Лондоне. В субботу. Мне надо кое-что купить. Как насчет того, чтобы встретиться и вместе выпить кофе? Дорогая, сейчас не самое лучшее время, чтобы пожить у меня. Просто… в общем, у меня появился новый знакомый, и ты понимаешь, как это бывает в самом начале. – Она хихикает. – В любом случае я с удовольствием одолжу тебе денег на пару недель. Поговорим об этом завтра. Пока, дорогая».
Я собираюсь честно рассказать ей, как плохо на самом деле у меня обстоят дела, и вести такой разговор на трезвую голову меня точно не прельщает. Я с трудом вылезаю из кровати: можно прямо сейчас отправиться выпить пару бокалов до встречи, чтобы снять напряжение. Я снова смотрю на телефон и проверяю пропущенные вызовы. От матери был только один, второй – от Скотта. Без четверти час ночи. Я сижу с телефоном в руке и решаю, стоит ли перезванивать. Сейчас еще слишком рано. Может, позже? После одного бокала вина, но точно не после двух.
Я оставляю телефон заряжаться, поднимаю жалюзи и открываю окно, затем иду в ванную и принимаю холодный душ. Я тру кожу мочалкой, мою голову и пытаюсь заставить замолчать тихий голос в голове, который нашептывает мне, что довольно странно со стороны Скотта звонить другой женщине среди ночи, когда не прошло и двух суток после того, как было обнаружено тело его жены.
Вечер
Земля еще не высохла, но солнце уже почти просвечивает сквозь белые облака. Я купила одну маленькую бутылочку вина – только одну. Я понимаю, что не должна была это делать, но обед с мамой способен поколебать стойкость даже самого убежденного трезвенника. Тем не менее она обещала положить на мой банковский счет триста фунтов, так что встреча с ней не была пустой тратой времени.
Я не стала признаваться, насколько плачевны мои дела. Не сказала, что уже несколько месяцев сижу без работы и что меня выгнали (она думает, что деньги мне нужны, пока я не получу выходное пособие). Я не сказала, как плохо обстоят дела с выпивкой, и она ничего не заметила. В отличие от Кэти. Когда я увидела ее утром по пути из дома, она бросила на меня красноречивый взгляд, который невозможно было истолковать иначе, как: «Боже милостивый! Уже?!» Я понятия не имею, как ей это удается, но она всегда знает. Даже если я выпиваю всего полбокала, ей достаточно бросить на меня один-единственный взгляд, чтобы об этом узнать.
