– Это видно по твоим глазам, – объясняет она, однако когда я смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, мне кажется, что я выгляжу как обычно.
Ее терпение на исходе, сочувствие тоже. Я должна остановиться. Но только не сегодня. Сегодня не могу. Слишком тяжелый день.
Мне следовало быть к этому готовой, ждать чего-то подобного, но почему-то не получилось. Я села в электричку, и она была повсюду. Ее лицо сияло улыбкой со страниц всех газет: красивая, белокурая, счастливая Меган смотрела прямо в объектив камеры, прямо на меня.
Кто-то оставил на сиденье номер «Таймс», и я прочитала в нем отчет. Официальное опознание было произведено вчера вечером, вскрытие состоится сегодня. Приводились слова представителя полиции, который сказал: «Установление причины смерти миссис Хипвелл может вызвать трудности, поскольку ее тело какое-то время находилось на воздухе, а до этого не меньше нескольких дней пролежало в воде». Я смотрю на ее фотографию в газете, и сама мысль о том, как она выглядела раньше и как выглядит сейчас, приводит меня в содрогание.
В газете кратко упоминалось об аресте и освобождении Камаля и приводились слова инспектора уголовной полиции Гаскилла, заявившего, что они «разрабатывают ряд версий». В моем представлении это означало признание, что они зашли в тупик. Я закрыла газету и положила ее на пол у ног. Я не могу больше на нее смотреть. Не хочу и дальше читать эти безнадежные и пустые слова.
Я прислоняю голову к окну. Скоро мы будем проезжать мимо дома номер двадцать три. Я на мгновение перевожу взгляд в ту сторону, но мы еще слишком далеко, чтобы что-нибудь увидеть. Я продолжаю думать о том дне, когда увидела Камаля, о том, как он ее поцеловал, как я разозлилась и хотела ей все высказать. Что бы произошло, если бы я так и сделала? Если бы явилась к ним в дом, постучала в дверь и спросила, какого черта она вытворяет? Сидела бы она тогда сейчас, как обычно, на своей террасе?
Я закрываю глаза. В Норткоуте кто-то входит и занимает сиденье рядом со мной. Я не открываю глаза, чтобы посмотреть, хотя это и кажется мне странным, потому что вагон полупустой. По коже у меня бегут мурашки. Я чувствую запах табака и лосьона после бритья и понимаю, что этот запах мне знаком.
– Привет.
Я поворачиваю голову и вижу рыжеволосого мужчину – того самого, со станции, из того субботнего вечера. Он улыбается мне и протягивает руку. От удивления я пожимаю ее. Ладонь у него твердая и мозолистая.
– Помнишь меня?
– Да, – отвечаю я. – Несколько недель назад, на станции.
Он кивает и улыбается.
– Я тогда был чуток под мухой, – говорит он и смеется. – Да и ты, похоже, тоже, верно, дорогуша?
Он моложе, чем мне казалось, наверное, около тридцати. У него приятное лицо – не красивое, а приятное. Открытое и улыбчивое. У него простонародный акцент – лондонский или как у выходца с юго-востока страны. Он смотрит на меня испытующе и словно подтрунивая, как если бы что-то знал обо мне или у нас имелся секрет, известный только нам двоим. Такого секрета у нас нет, и я отворачиваюсь. Мне надо что-то сказать, спросить, что он видел.
– У тебя все в порядке? – спрашивает он.
– Да, все хорошо. – Я смотрю в окно, но чувствую на себе его взгляд, и мне почему-то ужасно хочется повернуться и вдохнуть запах его одежды и дыхания.
Мне нравится запах табачного дыма. Том курил, когда мы познакомились. Я тоже иногда баловалась сигаретой после бокала вина или секса. Для меня этот запах ассоциируется с эротикой, он напоминает мне о счастливых временах. Я закусываю нижнюю губу и думаю, как он отреагирует, если я повернусь и поцелую его в губы. Я чувствую его движение – он наклоняется и подбирает газету, лежащую у моих ног.
– Жуть, верно? Бедняжка. И чудно?, что мы там были в тот вечер. Она же тогда пропала? В тот вечер?
Он как будто прочитал мои мысли, и я поражена. Я поворачиваюсь и смотрю на него. Я хочу увидеть выражение его глаз.
– Что?
– Тот вечер, когда мы встретились в электричке. Тогда и пропала та девушка, чье тело нашли. И говорят, что в последний раз ее видели на станции. Знаешь, мне кажется, я мог ее видеть. Но не помню. Был под мухой. – Он пожимает плечами. – Ты ведь тоже ничего не помнишь?
Когда он это произносит, меня охватывает какое-то странное чувство. Такого раньше со мной не было. Я не отвечаю, потому что мои мысли переключились на совершенно другое. И дело не в его словах, а в лосьоне. Пробиваясь сквозь запах табачного дыма, свежий лимонный аромат лосьона вызывает в памяти воспоминание о том, как я еду в электричке, сидя рядом с ним – совсем как сейчас, только в другом направлении, – и кто-то громко смеется. Он кладет мне руку на плечо и предлагает зайти куда-нибудь выпить, а потом случается что-то нехорошее. Я чувствую страх и смятение. Кто-то пытается меня ударить. Я вижу занесенный кулак и нагибаюсь, закрывая голову руками. Я уже не в поезде, а на улице. Снова слышится смех или крик. Я на ступеньках, на тротуаре, ничего не понимаю, и сердце у меня бешено колотится. Я не хочу оставаться рядом с этим человеком. Я хочу уйти.
Я вскакиваю на ноги и прошу меня извинить, причем нарочно громко, чтобы услышали другие пассажиры, но в вагоне мало людей – на нас никто не обращает внимания и не оглядывается. Мужчина смотрит на меня с удивлением и убирает ноги, освобождая проход.
– Извини, дорогуша, – говорит он. – Я не хотел тебя расстраивать.
Я стараюсь побыстрее пройти мимо него, но электричка едет рывками, вагон раскачивается, и мне с трудом удается устоять на ногах. Теперь на меня все смотрят. Я стремительно добираюсь до конца вагона, перехожу в следующий, потом в тот, что за ним, и в конце концов оказываюсь в хвосте поезда. Мне страшно, и мысли путаются. Я сажусь лицом к двери, чтобы увидеть, если он пойдет за мной.
Закрыв глаза ладонями, я пытаюсь сосредоточиться. Стараюсь вернуть воспоминания, которые только что меня так испугали. Я проклинаю себя за пьянство. Если бы только я тогда была способна соображать… но теперь уже ничего не изменить. От меня отдаляется женщина? Женщина в синем платье. Это Анна.
В голове стучит кровь, сердце бешено колотится. Я не понимаю, что я вижу – реальность или нет, воспоминание или плод воображения. Я снова с силой закрываю глаза, чтобы вернуть картинку, но все бесполезно.
Анна
Суббота, 3 августа 2013 года
Вечер
Сегодня Том встречается со своими армейскими приятелями, а Эви спит. Я сижу на кухне, закрыв все окна и заперев двери, несмотря на жару. Дождь, который шел всю прошлую неделю, наконец перестал, и сейчас очень душно.
Мне скучно. Я не могу придумать себе занятие. Я люблю походить по магазинам и потратить немного денег на себя, но с Эви это невозможно. Она начинает капризничать, а я – нервничать. Так что я просто брожу по дому. Я не могу смотреть телевизор или брать в руки газеты. Не хочу читать об этом, не хочу видеть лицо Меган, не хочу об этом думать.
А как не думать, если мы живем всего в трех домах от них?
Я позвонила знакомым мамам узнать, не собирается ли кто на детскую площадку, но у всех оказались какие-то дела. Я даже позвонила сестре, но о встрече с ней надо договариваться минимум за неделю. Как бы то ни было, она сказала, что после вчерашней вечеринки просто не в состоянии проводить время с малышкой. Мне стало ужасно завидно, и я с грустью подумала о тех временах, когда могла всю субботу проваляться на диване с газетами и смутными воспоминаниями о том, как накануне уходила из клуба поздно ночью.
Глупо, конечно, потому что сейчас у меня есть нечто в миллион раз лучшее и я дорого за это заплатила. Сейчас от меня требуется защитить свое достояние. И вот я сижу в душном доме и стараюсь не думать о Меган. Я стараюсь не думать о ней и каждый раз вздрагиваю, заслышав шорох или заметив за окном промелькнувшую тень. Это невыносимо.
Я не могу выкинуть из головы, что Рейчел была здесь в тот вечер, когда пропала Меган, бродила поблизости, вдребезги пьяная, а потом вдруг исчезла. Том искал ее бог знает сколько, но так и не нашел. Я не могу не думать о том, что она тут делала.
