Под лучами Кандеса проходили миллиарды человеческих жизней. Отсюда были видны все княжества, Джесси мог проследить глазами изгиб необъятного пузыря многих сотен миль в поперечнике, обрисованного в небе бесчисленными городами и домами, шарами озер и дрейфующих ферм. Вблизи он мог отличить их друг от друга, вдали все сливалось в одно сплошное пространство, дуги которого сходились по ту сторону Кандеса. Ослепительное солнце солнц не позволяло увидеть антиподов — но ночью! Тогда шар был виден на просвет, полая сфера из сверкающих звезд, миллионов городов и окон окаймляла пространство, в котором солнце солнц дремало — или, если верить иным — висело в воздухе, как голодный сокол.
Пузырь не был сплошным, потому что вблизи от Кандеса существовать было невозможно, Города и леса держались поодаль, облака растворялись и озера выкипали, пересекая невидимую границу. Этот рубеж называли «антропаузой», и только ночами кремационный флот проплывал здесь со своим безмолвным грузом, да еще сборщики технического утиля рисковали охотиться за отходами нечеловеческой индустрии. Эти флоты крошечными светящимися черточками разрывали огромное черное пятно вокруг Кандеса, но благоразумные люди держались от него подальше.
Впервые в жизни Джесси был совершенно свободен среди этого человеческого тумана. Пролетая сквозь него, он совсем новыми глазами смотрел на людей, примеривая на себя роль каждого. Вот пекарь. А он бы мог им быть? А вот солдаты. Мог бы он воевать? Он пробовал на вкус то одно, то другое будущее. Иные манили к себе, хоть и представлялись бесконечно далекими, труднодоступными для бедного невежественного жонглера. Но ни одно теперь не было недостижимым.
В последнем городке перед антропаузой, где он остановился на заправку, не принимали монет, которые он получил на предыдущей остановке. Джесси променял последние остатки соли, и при этом почувствовал на себе взгляды юнцов-бездельников, следивших за ним с ближайшей сетки. Он подвинулся, чтобы заслонить собой соляной кристалл, но заправщик поднял его к свету и одобрительно присвистнул.
— Где взял?
Джесси хотел выдумать правдоподобное объяснение, но вранье всегда давалось ему с трудом. Он сторговался, заправился и отвел свой байк в тень трехсотфутовой рощи, чтобы дождаться темноты. Даже здесь стоял обжигающий зной. Воздушное марево обманывало взгляд, и он слишком поздно заметил выследившую его шайку молодых парней.
Когда чья-то рука схватила его за горло, Джесси перепугался и от неожиданности среагировал инстинктивно: они вместе с нападающим закувыркались в воздухе под изумленными взглядами остальных. Джесси вывернулся из хватки парня. В руке у того оказался нож, но теперь, когда они повисли воздухе, Джесси это не пугало. Недаром он акробат.
Всего несколько секунд понадобилось, чтобы ногами раскрутить парня и отпихнуть его на приятелей, которые, сцепившись за руки, выпрыгнули из гущи листвы. Тот же пинок отбросил Джесси в другую сторону, и он, поймав удобную ветвь, развернулся, нырнул мимо них, подхватил свой байк и ударил ногой по стартеру. Только его и видели — нападавшим достался только оскорбительный жест.
Под враждебным сверканием солнца солнц он притормозил и оглянулся. Сердце у него стучало молотом, он запыхался, но чувствовал себя отлично. Расхохотавшись, Джесси решил, не медля, продолжать путь, хотя было еще слишком рано. Он развернул байк и направил его прямо на солнце солнц.
Скоро стало ясно, что прямо к нему лететь нельзя. Байк доставил бы его на место за два часа, но задолго до того Джесси поджарился бы заживо. Добравшись до места, где, как он считал, можно уже не опасаться погони, он завис неподвижно.
Проболтавшись так двадцать минут, он оглянулся — и выругался. Между ним и антропаузой не было ни облаков, ни строений, поэтому он ясно видел маленькую точку, летевшую за ним. Очевидно, он нажил по меньшей мере одного врага, хотя, как знать, сколько их прицепилось к этому одинокому байку?
Он приоткрыл дроссель, пригнувшись за слишком низким ветровым щитком байка, чтобы хоть немного укрыться от пылающего света и жара. И через несколько минут заметил, что свет гаснет сам по себе: Кандес выключался.
Минута за минутой свет наливался красным. Гигантские сопла солнца солнц гасли одно за другим. Кандес был не одним солнцем, а целым скоплением. Каждого хватило бы, чтобы осветить жизнь целой нации, а все вместе они определяли климат и воздушные потоки мира. Конечно, на расстоянии многих миль свет рассеивался и поглощался, так что его больше не было видно, но влияние Кандеса простиралось до самой оболочки мира, где айсберги разбивались о заиндевевшую скорлупу Вирги. Нечто невидимое, неуловимое ни на ощупь, ни на вкус, исходило от него вместе с теплом и светом:
Поле защищало их, и за него приходилось платить. Джесси успел понять, что в числе причитавшегося ему законного наследия были знания, но знаний он не получил. Люди Вирги плохо представляли себе, как устроен мир, и совсем не представляли, как действует Кандес. Они целиком полагались на устройство, созданное их предками, и большинство уже считало его созданием природы.
Свет в небе погас, но жар остался. Он продержится еще много часов, а Джесси некогда было ждать. Он отхлебнул воды из винной фляги, подвешенной к седлу, и продвинулся к внутреннему кругу Кандеса. Последние его светочи уже тлели красными угольками, но княжества давали достаточно света. Миллионы звезд плавали, колеблясь в раскаленном воздухе, и мерцая, отражались в зеркальном совершенстве солнца солнц. Лицо обжигало, словно жаром из топки, но Джеси не побоялся воя большого жука — не струсит и теперь.
Понять бы только, где в этом облаке из десятков солнц гнездится крылан. По словам умирающего крылана, он скрылся здесь, и звучало это вполне
