— Не думаю, чтобы он мог меня слышать, — сказал он. — Я его-то еле слышу, а от его голоса дом может рухнуть. Если я не дождусь, сообщения мне не передать.
— Но твоя жизнь! У тебя вся жизнь…
Он старался представить ее, пока летел сюда. Воображал себя пекарем, солдатам, дипломатом, живописцем. Как ему хотелось быть одним из них, хоть кем-то. Только и нужно, что завести байк и полететь за Чирк, и какая-нибудь мечта да сбудется.
Он потянулся к своему байку. Но от ответственности, которую он по доброй воле взял на себя, никуда не убежишь. Он понял, что и не хочет бежать от нее.
— Этого никто, кроме меня, не сделает, — сказал он ей, — и у меня никогда ничего не было по-настоящему моего. Если я сейчас уйду, какая-то жизнь у меня будет… только не моя.
Она промолчала, покачав головой. Он взглянул через ее плечо на сияние огней — окон городских квартир и колес-особняков, селений и газовых факелов заводов — людской шар, и каждому угрожает что-то из-за пределов мира, может быть, уже сейчас изготовившееся к броску из холодной пустоты… И все до одного ждут, еще сами не зная об этом, что кто-то протянет им руку помощи.
Десяток слов или монета…
— Выбирайся отсюда, Чирк, — сказал он. — Солнце включается. Если ты уберешься сейчас же, может, успеешь уйти, пока оно не разогрелось во всю мощь.
— Но… — она изумленно уставилась на него. — И ты со мной!
— Нет. Давай, уходи. Видишь?
Он указал на тускло тлеющее сияние, разгоравшееся в темноте у них под ногами. — Они просыпаются. Скоро здесь будет пекло. Здесь ты не найдешь своего сокровища, Чирк. Оно все там.
— Джесси, я не могу… — Пламенное свечение расцвело под ними, потом сбоку. — Джесси? — она смотрела на него круглыми, перепуганными глазами.
— Уходи! Чирк, еще секунда, и будет поздно. Уходи! Давай!
Паника овладела ею, и она резко завела свой байк, неловко дернула его вперед, попытавшись увлечь за собой Джесси, но тот легко уклонился.
— Уходи! — Она опустила голову, открыла дроссель и стрелой метнулась прочь. «Слишком поздно, — со страхом думал Джесси. — Хоть бы не оказалось слишком поздно».
Ее байк растворился в сиянии рассвета. Джесси пинком оттолкнул свой и снова уцепился за выступ окна. Его угловатая тень легла на стекло рядом с прижавшимся с другой стороны металлическим черепом.
— Вот, я доказал! — Он ощущал, как волны энергии — тепловой и какой-то еще, более смертоносной — проникают в него из пробуждающихся солнц. — Открывай!
Крылан изогнулся и сделал что-то за краем окна. Хрустальная панель сдвинулась в сторону, и Джесси протиснулся в узкую как коробка комнатку. Окно вернулось на место, но свет и жар по-прежнему проникали в него снаружи. А больше деваться было некуда. Он и не надеялся.
Глубинный крылан склонил голову к его голове.
— Я пришел от лица человечества, — заговорил Джесси, — чтобы сказать, что старая стратегия безопасности, основанная на защите Кандеса, больше не работает.
Он рассказал крылану все, что знал, и, пока он говорил, наступил рассвет.
Глина скользила под ладонями. Между пальцами просачивалась мутная влага. От нее слипалась шерсть, и ладони Хитреца казались почти человеческими. Он крепче сжал пальцы, и стенка вазы, утончаясь, стала расти вверх. Гончарный круг он вращал цепкой ногой.
Кто-то застучал в окно загона. Хитрец подскочил и тут же вскрикнул: ваза смялась под собственной тяжестью. Он развернулся и швырнул ее в окно, как ком фекалий. Глина размазалась по плексигласу, стекла вниз.
От окна с хохотом отскочила стайка школьников. Один из них, обезьянничая, свесил руки до земли. Хитрец оскалил зубы. Человек мог принять оскал за улыбку, но Хитрец выражал угрозу. Соскочив с табурета, он в три больших шага пересек комнатку и прижал грязную ладонь к окну. Продолжая скалить зубы, он написал пальцем: ыпож. Снаружи буквы читались в обратном порядке. Учительница покраснела, как самка в течке и велела детям отойти от окна.
