Граф, приглядевшись с затаённой радостью, заметил, что враг прихрамывает. Значит, не такой непрошибаемый. Правда, Роман не мог похвастаться, что это давало ему преимущество. Ди Валь отменно владел мечом, но, отказавшись скрестить оружие с бастардом, оказался в невыгодном положении. Приходилось признать: в рукопашной схватке итаниец сражался на порядок лучше – по крайней мере, без магии.
<i>«Без магии? А кто сказал, что нельзя использовать магию?»</i>
Поймав зародившуюся мысль, ди Валь оскалился и сосредоточил энергию в центре ладоней. Итаниец бешеным быком ринулся в атаку. Роман, отступив, ударил заклятием. Два плотных слабо видимых шара понеслись вперёд и, столкнувшись с образовавшимся перед итанийцем щитом, бесследно погасли. Романа с силой подбросило наверх. Он успел увидеть злорадно ухмыляющуюся рожу врага, а затем итаниец размазал графа в воздухе, нанося точные молниеносные удары, не позволяя приземлиться.
Со стороны бой напоминал красивый танец – страшную цену таящейся в нём боли понимал только граф, которого, словно хрупкую игрушку, подбрасывало вверх и подкидывало всё выше и выше с помощью смертоносных ладоней итанийца. Могло показаться, что итаниец не бьёт противника, а просто слегка подталкивает лёгкими невесомыми касаниями ладоней, кулаков, пальцев; но Роман, внутренности которого разрывало сконцентрированной в ударах энергией, практически потерял разум.
Успел осознать, как противник белоснежной гигантской птицей взмывает над ним в воздух, а затем подкованный каблук с чудовищной силой обрушился ди Валю на грудь, вбивая графа в каменную поверхность мостовой. Но когда Роман подумал, что это конец, итаниец внезапно поймал его за щиколотку, почти у самой земли, словно мячик, которым играют мальчишки. И, крутанув, швырнул вперёд, поддавая ногой для ускорения, превратив смертоносный удар о землю в менее страшное, но гораздо более унизительное падение.
Роман вспахал мостовую носом и остался лежать, полностью оглушённый и деморализованный. Он проиграл. Ублюдок итаниец уделал его, словно паршивого щенка.
– Именем Академии, остановитесь! Прекратить драку немедленно!
К ним, отчаянно жестикулируя, неслись стражники и старшие студиозы. Стремительно развевающиеся полы мундиров подсказывали, что до охраны, наконец, дошло, чем может закончиться жестокая стычка, представляющаяся вначале чем-то вроде безобидной потасовки, средством развлечения, которые скучающие дежурные обязаны были предотвратить, но совершено не торопились делать замечания. За пару минут противники разделали друг друга в мясо, и дело стремительно шло к убийству.
Роман стиснул зубы и с трудом повернул голову, пылая от унижения и ярости. Перед глазами всё плыло, сливаясь в разноцветный пульсирующий ряд, заполненный взрывающимися барабанами. Мысль о поражении придала сил, заставив забыть обо всём, кроме ненавистной фигуры и слов, долетающих сквозь вату:
– С тебя хватит урока, или ещё повеселимся? – итаниец, скрестив руки на груди, насмешливо улыбался, – Что-то ты притих, пастушок. Устал? – язвительно поинтересовался, но, судя по искажённому оскалу, веселье давалось с трудом.
– Кто устал? – взревел Роман, и откуда только силы взялись, – Девчонка щекочет больнее! – он, забыв о ранах, шатаясь, встал на ноги. Изо рта на грудь лилась кровь, делая неестественно пепельное лицо поистине жутким.
Алексис Сорра на мгновение растерялся, не ожидая подобной прыти. Да и не только прыти. Драка вышла из-под контроля, перейдя все мыслимые рамки. Он не собирался калечить. Проучить и попинать немного, но первым слетел с катушек, поддавшись пьяной власти. Мальчишка, стоявший напротив, выглядел так, словно отдаст богу душу, но... Проклятый его задери, он стоял! Неистовые синие глаза пылали внутренним огнём. Становилось ясно: скорее сдохнет, чем сдастся. Чужое мужество и сила воли вызывали уважение.
– Ты ещё способен держаться на ногах? Вот проклятье... – пробормотал Алексис почти с восторгом, понимая, что ромейнец невероятен.
Сорра не ожидал найти стоящего противника. В принципе он вообще не рассчитывал, что найдёт в Академии подходящего партнёра, но любитель кошек сумел удивить и свести с ума своим безбашенным упрямством и гордостью. Алексис не обратил внимания на мелкую царапину, оставленную лапой – она исчезла, не успев появиться, но увидев темноволосого паренька, беспечно бредущего с котом в обнимку...
Сорра не понял, какой именно винтик в голове переклинило, но что-то переклинило определённо, и продолжало лететь с катушек. Он никогда не считал себя невменяемым – невменяемым его делал конкретно этот упёртый пацан.
– После моей техники никто не вставал, – беззлобно произнёс итаниец, – Признаю, пастушок, ты не слабак...
– А ты – дерьмо, – пробубнил Роман, сплёвывая кровь. – Ну как, весело? – спросил с издёвкой.
Глаза итанийца разом оледенели:
– Ты не представляешь, малыш, – промурлыкал Сорра с таким ядовитым холодом, что подлетевшая охрана в растерянности остановилась.
Противников не требовалось разнимать, но это не означало, что они закончили. А внутри Алексиса зверь бушевал и рвался с цепи. Он проучит ромейнского выблюдка, цапнувшего протянутую руку. Сорра знал, что был не прав, знал, пытался себя сдержать, но остановить, включить разум, не смог. А сейчас сделал больше, чем делал когда-либо – решил пойти навстречу, готовый извинится, оказать помощь и предложить забыть инцидент.
Не стоило метать бисер перед ромейнскими свиньями. Ярость накатывала волнами – безумная, поглощающая ярость нарастала ураганом, сталкиваясь с аналогичной яростью и ненавистью, концентрирующейся в эпицентре синих глаз напротив. Ромейнец смотрел на него, а Сорре безумно захотелось сломать ему лицо. Стереть ладонью непримиримое выражение, заставить подчиниться, просить пощады, умолять, но не сметь смотреть на него так, словно Алексис Сорра – дерьмо, растоптанное чужими ногами. Топтать сегодня будут только тебя, малыш...
– Так, вы оба, пройдите с нами!
Один из стражей, явно не желая жить, подошёл к итанийцу, хватая за руки, чтобы заставить подчиниться; второй направился к Роману, но менее грубо, нудным тоном объясняя правила, сообщал миролюбиво:
– Парни, прекращайте!
– Алексис Сорра, хватит! Остановись немедленно! – истеричная блондинка, не пожелавшая смеяться со всеми, кричала и рвалась из рук удерживающих друзей. Она кричала и рвалась давно, но... Их никто не слушал. Их никто не видел.
– Нам... мешают... – губы сложились в слова.
Артани не знал – произнёс вслух или нет. Просто губы дрогнули, оживая хрипом дыхания в нестерпимо обжигающем вакууме восприятия чужими глазами – их словно затянуло друг в друга. Они стояли на расстоянии нескольких метров, Сорру и Романа пыталась развести стража, а они видели, слышали, чувствовали, дышали в едином ритме боя. Остальной мир перестал существовать, исчез. Остались два противника на невидимой арене, скованные цепью притяжения, непреодолимым влечением, и они не могли сопротивляться невидимо закрутившемуся вороту – их просто бросило, понесло вперёд.
