Я смотрела, как он чертит на крышке стола гексаграмму: два пересекающихся треугольника, а внутри — цепочка рун. «Тьма», «Воздух», «Зрение», «Грань», «Иной», «Земля», «Расстояние», «Уничтожить»…
К чему такая спешка? Будто это нужно не только мне, но и зачем-то — ему.
…а потом я вспомнила историю своей предшественницы.
Аккуратно отложив мел, Лод поместил в центр гексаграммы зеркало, пока я сидела, чувствуя, как растекается под кожей неприятный холодок.
Вот оно что. Он решил проверить, не отрезан ли для меня путь домой. Не сделала ли я то, чего обещала не делать.
Не повторила ли ту глупость, которую совершила предыдущая его кукла.
Ведь если сейчас зеркало ничего не покажет…
— Осталась кровь, — когда кристалл занял своё место в верхнем углу гексаграммы, Лод взял кинжал. — Давай палец.
Я протянула руку. Неловко и скованно, точно во сне.
Нет, этого не может быть. Зеркало не останется пустым. Я не влюбляюсь без оглядки в чужих молодых людей, я не забываю о любимом… тьфу, какое слово пафосное… как только окажусь вдали от него. Лод — просто увлечение. Сильное. Не более.
Но если отражение Сашки не появится…
…если я заблуждаюсь…
…если Лод поймёт это вместе со мной…
Я даже не почувствовала боли, когда колдун, надрезав мне палец, прижал его к стеклу.
— Ты знаешь, что делать.
Я зажмурилась.
Васильки радужек, пушистые ресницы, едва заметные веснушки на щеках, словно крохотные капельки охры… только бы получилось, только бы получилось, только б…
Перед закрытыми веками желтизной полыхнула вспышка — и я мигом открыла глаза.
Сначала я просто обрадовалась тому, что в зеркале есть картинка.
Потом поняла, что это за картинка.
Знакомая комната, знакомая долговязая фигура: Сашка стоял спиной ко мне, разбираясь на столе… только вот рядом сидела Светка. На том раскладном кресле, которое не раз служило лежбищем мне.
Блондинка-платница. Подружка Сусликовой, по чьей милости я оказалась здесь.
Она-то что здесь забыла?..
Светка держала в руках большой пакет, обычный целлофановый пакет из супермаркета, набитый не пойми чем. Когда Сашка повернулся к ней, в пальцах у него была кружка — мой подарок трёхлетней давности. И я не сразу поняла, почему Сашка держит её так, словно ему только что вручили новую игровую мышку… пока Светка не сказала что-то с печальным видом, прежде чем отобрать мой подарок и швырнуть в пакет. Явно не заботясь о том, уцелеет он или нет.
Я оцепенела. Ждала, что друг наорёт на наглую девицу, но тот просто стоял, опустив голову, провожая кружку взглядом. Однокурсница сказала что-то ещё, и Сашка кивнул.
И только.
И когда Светка, поднявшись на ноги, прижалась губами к его губам — кажется, я издала какой-то сдавленный звук.
Да что она себе позволяет?! И почему Сашка до сих пор её не оттолкнул? И почему… он обнимает её… и…
Мой замороженный ужасом взгляд переполз на зазеркальный стол. Потом — правее, на стену над креслом.
И я поняла, чем был набит целлофановый пакет.
В Сашкиной комнате не осталось ничего, что напоминало обо мне. Не было рамок с нашими совместными фотографиями, исчезли милые безделушки вроде фигурок наших любимых киногероев, тоже мои подарки. Сняли даже плакат с игрового конвента, куда мы когда-то вместе ходили — уже пару лет мирно выцветавший над креслом.
Он выбросил все мои вещи. Нет, он позволил Светке их выбросить. А теперь…
Моя рука безвольно упала. Я даже не заметила, как Лод отпустил её. Картинка в зеркале исчезла, но стояла перед глазами, словно её выжгли на сетчатке. Сердце колотилось гулко, больно, с каждым ударом проваливаясь в сосущую пустоту, разверзнувшуюся между рёбер.
Дождалась.
Сколько времени прошло в нашем мире? Криста говорила, за местный год в России минуло девять лет, а я здесь чуть больше недели… около трёх месяцев — и Сашка уже простился со мной? Хотя наверняка куча народа, включая Сусликову, видела, как я полетела в реку и не вынырнула; пусть тело не нашли, но вероятность того, что я просто пропала без вести…
Надеюсь, Сусликовой хотя бы впаяли срок за убийство по неосторожности.
Что ему напела Светка? Что нужно жить дальше, оставить всё в прошлом? Что лучше не держать вещи, которые напоминают о том, что причиняет боль? Что мёртвых нужно отпускать с миром, что так будет правильнее и для него, и для меня?..
— Пей.
Лод стоял передо мной, протягивая серебряный кубок. Отходил куда-то? Или взял кубок и питьё из ящика стола? Ничего не помню.
Я даже не спросила, что мне предлагают. Просто взяла кубок и молча поднесла к губам, залпом осушив до дна. Зря. Напиток обжёг язык и нёбо, заставив судорожно закашляться.
— Это ведь спиртное? — отдышавшись, я отставила кубок на стол.
Никогда не пила алкоголь. Никакой.
Но, кажется, сегодня подходящий день, чтобы начать.
— Это рэйр. Его делают из скюра, это такие риджийские злаки. Крепкий, зато здорово помогает расслабиться. — Лод взял меня за плечи. — Вставай.
Я снова ничего не спросила. Не до того было. Просто поднялась с табурета, позволив Лоду пересадить меня в кресло.
— Вот так. — Колдун сел напротив, в итоге поменявшись со мной местами. — А теперь говори.
Я не поняла, о чём он. Я понимала лишь то, что моей глупой детской любви пришёл конец. И то, что дома меня уже никто не ждёт. Возвращаться не к кому. По крайней мере, к Сашке точно не хотелось. А значит, путь закрыт.
Но я не чувствовала ничего, кроме пустоты.
Ещё не чувствовала.
— Кажется, придётся мне у вас задержаться. — Губы растянула странная улыбка. — Могу стать бессменным парламентёром, если пожелаешь. Ещё сделаю карьеру на дипломатическом поприще. Кто бы мне сказал, что когда-нибудь подамся в дипломаты.
Что я говорю, я тоже толком не понимала. Слова вырывались как-то сами, не подчиняясь мыслям, которые были совсем о другом.
Но Лод же сказал говорить.
Всё правильно. Всё логично. Сашка мне ничем не обязан. И девушка у него просто обязана была появиться. Я это понимала — несмотря на все его слова, что от девушек сплошные проблемы, а ему вполне хватает меня и компьютера.
Но почему, почему он выбрал… это? Не прекрасное создание вроде Морти, превосходство которой я признала бы без вопросов, а существо, путавшее Пастернака с Паустовским? За длинные ноги и пышные пепельные локоны?
И этого ему оказалось достаточно?..
— Снезжана, лучше выговорись сейчас. — Колдун сидел, наклонившись вперёд, сцепив ладони в замок. — Ты и так слишком много держишь в себе.
— Да нет, всё в порядке. Он же не изменил мне, не предал меня. Он даже не знал, что я его люблю. Для него я была просто другом. Правда, даже для вещей «просто друга», который погиб… так быстро от них избавился, — я, жмурясь, сжала ладонями виски. — Я вот мамины так и не убрала. Ни одну. И фотографии… мне говорили, что лучше убрать их, хотя бы на время, пока боль не уйдёт. А я не слушала. Может, поэтому она так и не ушла.
Что я делаю? Зачем говорю ему всё это? Кого оправдываю, себя или Сашку? Ведь для Лода мои мелочные проблемы…
Мне хотелось исчезнуть, перестать существовать — только не быть в этой глупой, унизительной ситуации.
— Значит, он уверен, что ты погибла?
— Все уверены. Наверняка. Хотя официально меня, должно быть, считают «пропавшей без вести»… а может, и нет. Вряд ли я не объявилась бы за три месяца, если б осталась жива. — Я опустила руки, сложив их на коленях. — Он всё правильно сделал. Я — пройденный этап, он должен жить дальше. Ему правда лучше забыть обо мне. Слезами тех, кто умер, не вернуть.
Если б он только знал, как мне нужно, чтобы он помнил меня, что я могу вернуться, что от него зависит…
— Говорят, что мёртвые живы, пока жива память о них, — заметил Лод.
Он говорил спокойно, без всякого сочувствия. Прекрасно. Ненавижу причитания, утешения и соболезнования. Никакие слова не помогут умерить боль — только расковыряют рану сильнее. Я в своё время уже орала на людей, которые сердобольно выпытывали, как я, несчастная сиротка, себя чувствую, и надеялись скормить мне очевидные истины вроде «держись», «ты должна быть сильной ради неё», «она так тобой гордилась»…
