Я выбегаю из закусочной и направляюсь к машине. Топаю ногой, когда осознаю, что
ключи от машины у Лекса, и что на улице холоднее, чем я думала. Я прислоняюсь к машине, пытаясь встать, где светит солнце. Мне нужно немного личного пространства между мной и
ним, пока он не свел меня с ума.
Искоса смотрю на слабое солнце и улыбаюсь. Помню, когда была подростком, и, взяв
полотенце, пошла на задний двор, пытаясь получить загар на свою блеклую сибирскую кожу, а
мой папа вышел во двор, чтобы немного поработать. Мне должно быть было около
тринадцати лет.
- Светлана, почему ты здесь лежишь? - спросил он с неподдельным любопытством.
- Чтобы загореть, папа. Знаешь, чтобы стать бронзовой. Как девочка с пляжа - как
барби из Малибу.
Именно тогда мой папа объяснил мне, как русские могут загорать стоя. И тогда все
встало на место.
- Тебе не придется поворачиваться вокруг, словно сандвич на гриле, - помню, как он
сказал мне это.
Я улыбнулась слабому солнцу, согретая воспоминаниями. Папа всегда стоял на пляже
или на озере. Сладость этих воспоминаний жалила еще сильнее. Прощай задний двор.
Прощайте все воспоминания.
Я открыла глаза, когда почувствовала перед ними тень. Мози Круз закрывал собой
солнце и все в моем личном пространстве.
- Ты очень смелый, если решил последовать за мной сюда, - говорю я, указывая на
него пальцем. - Похищаешь мою семью, пытаешься справиться с кризисной ситуацией! - я
скрещиваю руки и смотрю на него. - Это моя работа. И говоря о работе, то, что ты здесь
может лишить меня моей работы. Я поддерживаю свою семью Мози, поедая чертову лапшу на
обед, пакуя тосты на завтрак каждое утро и совсем НИКОГДА не ходят в кино!
Слезы текут по моему лицу, а я даже не могу вспомнить, когда плакала в последний
раз. Я невосприимчива к драмам, особенно учитывая, что ежедневно сталкиваюсь с ними на
работе и пытаюсь решить их.
- Мне жаль, Лана. Ты бы предпочла, чтобы я уехал?
Он выглядит таким милым, когда говорит это, появившаяся тревога заслоняет его
прекрасное лицо.
- Я хотел помочь тебе, но если я не помогаю, я уеду.
Я кладу руки на бедра и еще сильнее рыдаю и скулю.
- Одно слово и я уеду. Я больше не член команды?
Я слабо улыбаюсь ему и, используя рукав, вытираю щеки. Ничего не могу с собой
поделать и хихикаю, даже со слезами текущими по моему лицу.
- Ты боль в моей заднице, вот кто ты. Настоящий сталкер. Мы даже не в одной
команде.
- Я мог бы обнять тебя и, возможно, ты почувствуешь себя лучше.
- Мне не положено обниматься с клиентами, - говорю я, скрещивая руки. Мой
зеленый свитер такой колючий и все что я хочу, это зарыться в пальто моей бабушки и
расплакаться.
- Мы не в Pathways. Мы в городе мотоциклов и никто нас не увидит. Я последовал
сюда за тобой, потому что ты мне нравишься, Лана. Очень. И думаю, что я тоже нравлюсь
тебе, даже если ты и не признаешь это.
Я разворачиваюсь на тротуаре и шагаю к другой стороне машины, пытаясь открыть
любую из дверей, зная, что они закрыты. Снова текут слезы, заставляя меня чувствовать себя
такой несдержанной.
- У меня даже нет дома, Мози. Не заставляй меня потерять еще и мою работу! – вижу,
что от моих слов в воздухе появляется пар, и это дает мне знать, что температура на улице
быстро падает.
Посмотрев наверх я вижу, как мои мама и папа медленно спускаются по ступенькам
закусочной. У мамы уже давно проблемы с тазобедренным суставом, но теперь моему отцу
действительно приходится поддерживать ее. Мози спешит к ним, чтобы помочь, и это еще
сильнее злит меня.
Я вытираю слезы и натягиваю фальшивую улыбку, чтобы скрыть свою боль от мамы.
Ей не нужны лишние беспокойства. Она только что потеряла все что имела.
Позже тем вечером я помогаю маме упаковывать фотографии. Мы заворачиваем их в
шелковые шарфы, которых у моей мамы штук пятьдесят. Она достает ярко фиолетовый и
оборачивает его вокруг моей головы.
- Твои глаза, - говорит она. Поглаживая меня по виску тыльной стороной ладони.
- Фиолетовый выявляет зеленый, - говорю я и она, улыбаясь, кивает мне.
Мой отец за кухонным столом с Мози и Лексом, потеют над счетами. На самом деле я
должна быть там с ними, потому что обычно я поддерживаю моих родителей, но в моем доме
по большей части мы не придерживаемся сексистких или гендерных ролей, независимо от
того, насколько это понятие устарело или насколько оно нелепо.
- Мози, да? Да? - говорит моя мать и улыбается мне.
Я краснею так сильно, что мое лицо наверняка становиться темнее оттенка шарфика на
моей голове. Моя мать и я НЕ ОБСУЖДАЕМ мужчин. Или секс, или даже менструацию.
- Симпатичный мальчик, - говорит она, кивая головой.
Я кривлю лицо. Я подавлена. Конечно же, она рассмотрела то, что мы скрывали.
- Он друг Алексея, - я пожимаю плечами. - Перейдем к твоей бижутерии и гребням
для волос?
Она продолжает кивать головой, словно между нами есть секрет и это полностью
раздражает. Я иду к ее комоду и вытаскиваю верхний ящик. Он покрыт бархатом и в нем
содержаться все сокровища, которые у нее когда-либо были.
У меня есть воспоминания из детства, когда она позволяла мне посмотреть и потрогать
эти таинственные вещи. Когда я была маленькой, они обладали надо мной такой большой
властью, то, как они мерцали и искрились, и делали мою маму просто красавицей, когда она
надевала их. Помню я думала, что она становилась волшебницей благодаря этим прелестям, и
это заставляла меня хотеть побыстрее вырасти и стать женщиной.
Иногда она надевала на меня шарф или колье, или же гребень на мои волосы. Я ходила
по дому, словно балансировала с книгой на голове, отказываясь пошевелить плечом или шеей.
Но потом я выросла и стала сорванцом, затем хиппи и только потом активисткой,
именно в таком порядке - Я никогда не была гламурной девчонкой. У меня даже не проколоты
уши. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что, возможно, Лекс и я охренеть как
разочаровывали наших родителей.
Я наклоняюсь и целую маму в щечку, инициирование с моей стороны ласки - это то,
что я делаю очень редко.
- Ты права, мама. Мози ужасно сексуальный! Но он слишком, слишком молод.
Скорее всего, она не поняла меня, но я чувствую необходимость поделиться этим,
поговорить об этом с кем-нибудь. Она хочет, чтобы в моей жизни была большая любовь, так
что я могу претвориться. Кроме того, я должна кому-нибудь рассказать насколько он
привлекательный, и я даже не могу сказать Джени, что он здесь, не говоря уже о подробном
описании его невыносимо красивого лица и его глупого великолепного тела. Парни не должны
быть так прекрасны. Лицо и тело Мози это преступление против человечества, за то, что они
заставляют нас чувствовать себя хуже.
Ее зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением моих, вспыхивают от
моего комментария, и на мгновение я задумываюсь о том, как часто она играет роль
непонимающей, когда речь заходит о том, чтобы понять нас.
Перед сном мы выпиваем водки с моим папой, потому что он русский и потому что он
лунатик яростно верующий в церемонии и традиции, неважно насколько это может быть
болезненным или неловким. Теперь Мози близко знаком со всей моей сумасшедшей семейкой
и нашим финансовым положением, что видимо, гарантирует ему почетное место в странных
ритуалах моего папы.
Мы пьем из хрустального графина, который долгое время принадлежит нашей семье.
Папа говорит тост на русском и мы все чокаемся рюмками. Моя мама и я выпиваем по две
рюмки, а ребята продолжают пить дальше. Мы переместились на кухню, чтобы упаковать
оставшиеся вещи и слышим, как они втроем смеются и чокаются. По крайней мере, это
