карте, но мне понадобится твоя помощь в этом и это может быть в каком-то смысле опасно.
- Я в деле, говорю я, даже не обдумывая это. Я уже и так здесь вместе с ним, я могла
бы также вступить в сговор с ним. Он один из Dibujero, а у них должен быть кодекс молчания.
- Мне нравиться твой энтузиазм, Док. Мы наденем лыжные маски.
- Вот дерьмо! Серьезно? Мы снова будем выступать против президента?
- Нет, будем бороться с коррумпированной полицией и с пропажей сорока трех
студентов.
- Черт. Я слышала об этом в новостях. Дерьмово, да? Какие у нас планы, когда ты
добьешься депортации из обоих стран?
Он снова смеется и улыбается, пожимая мне плечами.
- Не знаю. Может Россия?
Он тянется к совему рюкзаку и вытягивает две черные лыжные маски. Я хватаю
лыжную маску и натягиваю ее на лицо, затем делаю глоток кофе.
Мози снова смеется, а затем фотографирует меня.
Мы завтракаем в Сэнборнс, в самом сердце города. Мози рассказывает мне, что Панчо
Вилья и Эмилиано Сапата (Генералы северного и южного фронтов в период Мексиканской
революции) завтракали здесь, когда захватывали город.
- Но мы же собираемся просто рисовать, так ведь Мози? А не делать что-то слишком
сумасшедшее?
Мози снова пьет кофе, его глаза искрятся.
- В наши дни революционеры по-разному проявляют себя, Лана. Доверься мне.
- Но я приехала сюда не для того, чтобы оставить след в истории. Я просто собиралась
попытаться помочь тебе воссоединиться с твоей семьей. И кстати, ты уже добился какого-
нибудь прогресса или мне заняться этим?
Я беру кусочек яичницы и кукурузные чипсы, купающиеся в красном и зеленном соусе.
Я могу привыкнуть есть такое. Уже привыкла. Мне внезапно очень нравиться мысль о русско-
мексиканском малыше. Я мечтаю о том, как мои черты и черты Мози смешаются вместе. Он
печатает на своем телефоне и постоянно проверяет свой Инстаграм.
- Ты уже подключился? Я имею в виду к здешним уличным художникам?
- Ты шутишь? Было бы глупо не сделать это. Я должен получить правильные
координаты, чтобы мы могли быть в безопасности. Я должен убедиться, что мы подключены к
этой части, чтобы получить любой сигнал о движении в интернете.
- Ладно, как их фамилия? Я пойду пробегусь по телефонному справочнику, пока ты
переписываешь свой манифест.
- Чья? Ох, Роблес, - говорит он, едва ли отрываясь от своего телефона. Я краду с его
тарелки пряную сосиску и направляюсь в туалет.
В центре ресторана расположен огромный зал с витражными потолками. Я нахожу
таксофон и смехотворный телефонный справочник под ним. Похоже, что фамилия Роблес
занимает здесь тысячи страниц. Нахожу фамилию, а затем быстро сдаюсь. Писаю в богато
оформленном туалете и оставляю песо на сложенной салфетке возле раковины, оставленной
смотрительницей. Достаю из сумочки косметику, подвожу глаза черным карандашом и
наношу матовую красную помаду на губы. Если мы собираемся быть революционерами, тогда
я могу выглядеть пафосной.
Мози уже оплатил счет и стоит на улице, разговаривая по мобильному телефону. Он
заканчивает разговор, когда я подхожу к нему и берет меня за руку.
- Вас, Роблесов очень много в телефоном справочнике, - говорю я осматривая улицу,
потому что Мози выглядит так, словно кого-то ждет.
- Завтра мы отправимся в место моего прежнего проживания. Просто пройди через это
вместе со мной, - он сжимает мои пальцы, пока говорит со мной, его глаза на моих губах.
Знаю, он хочет поцеловать меня, но все о чем я могу думать - что это за жизнь такая? На
самом деле я не бунтарка и не создана для опасности и принятия радикальных решений. Даже
если это красивое искусство и даже если я признаю проявление чувств.
Я уже собираюсь отказаться от этой затеи, когда машина с визгом останавливается
возле нас и Мози, открыв дверь, толкает мою голову, пока мы запрыгиваем внутрь.
Молодой человек водящий машины говорит на беглом испанском, и по мне у Мози
прекрасно получается отвечать ему. Если бы мы поменялись местами в плане этнического
происхождения и сложившихся обстоятельств, я бы не смогла изъясниться на русском языке.
Не смогла бы произнести ни единого предложения. Это сексуально, когда он говорит на
испанском. Мне уже нравится, чтобы он там не говорил. Ребята едут так, словно за нами
гонятся и я пытаюсь рассмотреть некоторые достопримечательности, пока мы проезжаем по
центру старого города, но Мози толкает мою голову вниз, словно мы уже нарушаем закон, просто проехав там. Он натягивает на лицо маску и подмигивает мне. Я поднимаю большой
палец.
- Ты похож на мексиканского рестлера, - говорю я, но Мози захватывает мой рот. Его
язык вторгается в мое пространство делая невозможным любые разговоры. Мое сердце стучит
со скоростью аналогичной скорости автомобиля. Феромоны высвобождаются из-за страха и
также из-за вида его твердого члена, напрягшегося в его джинсах.
Я так сильно влюблена в мальчика, который когда то был моим клиентом. У которого
печальное, темное прошлое и соответствующий этому бунтарский дух. У которого нет ни
семьи, ни страны, о которой он мог бы поговорить. Который иногда любит меня с такой
красотой, которая детальна настолько, насколько уникален его вид искусства. Я проигранное
дело. Я последовала сюда за Мози, потому что он единственное, что я когда-либо хотела. Что
если я умру, пока делаю это или же если меня запрут в тюрьме? Меня одолевает глубокая
тоска по моим родителям и сумасшедшему, странному брату. Но нет времени думать об этом, когда Мози протягивает мне маску и кусочек бумажки из блокнота, со словами на испанском
языке. Это моя часть настенной росписи. Я делаю глубокий вдох и натягиваю на лицо маску.
Молодой водитель резко тормозит с краю оживленного перекрестка. Мози хватает меня
за руку и выдергивает из машины. Мое сердце прыгает как лягушка прямо от моей грудной
клетки к моему горлу. Мози видит стену и его тело расслабляется. Он бросает вниз свой
рюкзак и достает баллончик с краской.
Когда Мози рисует, мир вокруг замедляет свое движение. Краска становится
естественным продолжением его рук. Он рисует сорок три человека за столько же секунд. Их
тела похожи на тела детей, почти маленькие дети. Он снова начинает сверху и рисует
бумажные пакеты над их головами. На каждом пакете номер то одного до сорока трех.
Мне хочется плакать, думая о том, что у каждого из этих студентов есть семья. Я
потеряна в собственных переживаниях, пока Мози, посмотрев через плечо, не дергает головой
в мою сторону. Я смотрю на кусочек бумаги в своих руках как раз в тот момент, когда он
выскальзывает и его подхватывает ветром. Я вижу, как его уносит в сторону дорожного
движения, понимая, что едва прочитала слова, которые даже не понимаю. Я застываю, думая, не разозлиться ли на меня Мози.
Но потом меня поражает момент ясности, когда я вижу, что зрители начинают
собираться и фотографируют Мози. Я знаю эту историю, я видела ее в новостях. Я могу
сделать заявление и могу сделать его мощным на том языке, которым владею. Это английский
язык, народ. Супчик дня. У нас больше ничего не осталось. К черту все. Я хватаю сой
баллончик и начинаю распылять - именно так, как много лет назад учил меня Мози на стене
моей собственной гостиной.
«43. Где они, мать вашу? Верните их или заплатите цену за наше несогласие!» Какого
черта я делаю? Угрожаю мексиканскому правительству?
Как только он заканчивает, он бросает баллончик и я делаю тоже самое. Он берет меня
за руку и мы бежим через улицу от перекрестка. Мози двигается быстро и толкает меня на
боковую улочку. Он срывает свою маску, затем хватает мою, выдергивая несколько моих
