Я прижала ухо к стене и вновь услышала их шепот.
— Софи…
— Софи…
— Открой дверцу, Софи…
— Выпусти нас…
— Софи, пожалуйста, открой дверцу…
— Пожалуйста, открой дверцу…
— Мы хотим поиграть с тобой…
Мне показалось, что я слышу плач, а потом поняла, что это был не плач, а смех…
— Давай играть в игру «Прирежьте меня»?
— Нет, нет, давай играть «Воткнем иглы в твои глаза»!
— Давай играть «Столкни учительницу с лестницы»!
Я вылетела в коридор и распахнула дверь в комнату к Ребекке.
И тут же все голоса умолкли.
Я зашла в комнату, и мой взгляд сразу же упал на шкаф с куклами. Когда я впервые их увидела они все лежали, а прошлой ночью все стояли. На этот раз они опять все лежали, за исключением тех, что были безголовыми. Они так и остались стоять, словно хотели досмотреть, чем все кончится, хотя и были без голов, и соответственно никаких глаз у них больше не было.
Я подошла к шкафу. Как хорошо, что солнечный свет заливал комнату — по крайней мере теперь мне все хорошо видно. Я пригляделась к стеклу и при ближайшем рассмотрении увидела на нем царапины. Они были маленькими и нечеткими, но они были там. Они пересекались друг с другом, снова и снова. Когда я провела пальцами по стеклу, то кожей ощутила, что поверхность была гладкой, значит, они были нанесены изнутри.
— Я слышу их, — сказала тогда Лилиас, — как они царапают стекло, пытаясь выбраться…
Я склонилась ближе к стеклу, мои ресницы почти соприкасались с прозрачной поверхностью, когда я попыталась рассмотреть их получше. Ледышек-Шарлотт, которые все еще простирали вперед свои руки, согнутые в локтях, с растопыренными пальцами. У некоторых их них виднелись красные пальцы вокруг ногтей. Пятна, которые очень напоминали кровь…
— Софи? — при звуке голоса Пайпер, я подпрыгнула. — Что ты делаешь?
Я отпрянула от шкафа с виноватым видом. Пайпер не злилась, но я все равно чувствовала себя виноватой из-за того, что вот так без спросу пробралась в комнату Ребекки.
— О, я просто… смотрела на кукол. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Нет, конечно. Они завораживают, не правда ли? Такие старые. Представь, сколько девочек переиграли с ними на протяжении многих лет.
Я увидела, что она принесла крошечных Ледышек-Шарлотт, которых она использовала в качестве кубиков льда. Пайпер открыла дверцу шкафа и вернула их к остальным.
— Пайпер, могу я задать тебе один вопрос?
— Ну конечно.
— Ледышки-Шарлотты… не знаю, как сказать…
— О, а Лилиас говорила тебе, что они с ней разговаривают? — Пайпер заперла шкаф и убрала ключик в музыкальную шкатулку. — Знаешь, она ведь взяла эту идею у Ребекки. Наверное, как-то узнала, что Ребекка говорила, будто куклы разговаривали с ней. Не знаю, она правда в это верила или нет, но я в этом сомневаюсь. Я думаю, Ребекка просто использовала их в свое оправдание. Всякий раз, когда она делала что-то дурное, тут же обвиняла кукол. Если разбилась ваза, или игрушка потерялась, или… как-то раз мы нашли Шелликот всю покрытую кровью и… и тем же вечером Ребекка сожгла Селки… Она во всем винила Ледышек-Шарлотт. Она говорила, что это они всегда заставляли её делать всякие гадости.
— А ты никогда не думала, что это могло быть правдой?
— Ну конечно нет. — Пайпер рассмеялась. — Куклы же не разговаривают.
— Я слышала, как меня кто-то буквально только что звал по имени, — сказала я.
— Может быть, ты слышала меня. Я хотела узнать, все ли у тебя в порядке.
— Но у меня сложилось такое впечатление, что голос шел из этой комнаты. И это был не один голос, а целый хор, они все одновременно шептали мое имя.
Пайпер опустила руку мне на предплечье и нежно сказала:
— Я бы не стала из-за этого переживать. Скорее всего, это происходит из-за твоего… определенного душевного состояния.
— Нет у меня никакого такого определенного душевного состояния, — огрызнулась я, раздраженно стряхнув её руку.
Пайпер вздохнула.
— Слушай, Софи, недавно ты пережила страшную трагедию. Потеряла лучшего друга. Это случилось вот только-только, и чувство утраты может играть с тобой злые шутки. — Она коротко и печально усмехнулась. — Уж мне ли не знать. Помнишь, я говорила тебе, что слышала плач Ребекки, как она зовет меня на скале по имени? Один раз мне даже показалось, что в гостиной по оконному стеклу стучат руки. — Она помолчала, а потом добавила. — А еще как-то раз к стеклу прижались чьи-то белые-пребелые пальцы, и вся поверхность окна покрылась льдом… — Она тряхнула головой. — Скорее все просто твой разум пытается справиться с тем, что ты пережила, как-то осмыслить потерю Джея таким образом. Вероятно, рассказы Лилиас о Ледышках-Шарлоттах заставили разыграться твое воображение.
— Может и так, — сказала я, только для того, чтобы не вступать с ней в спор. Я была абсолютно уверена, что слышала голоса из комнаты Ребекки. Они были настоящими. Я не сошла с ума? Или все-таки сошла?
— Я лучше пойду и займусь ужином, — сказала Пайпер, сжав мою руку напоследок.
— Тебе помочь?
— Нет, я справлюсь. Отдыхай.
Когда через несколько минут я спустилась вниз, то услышала нежные звуки фортепиано, такие чистые и красивые. И, конечно, когда я вошла в старый школьный зал, увидела Кэмерона за пианино на сцене.
Пока я слушала, как он играет, то все, что Пайпер наговорила мне о нем, ушло куда-то на задний план. Даже утренний инцидент, когда он набросился на неё, казался мне ненастоящим. Словно он был все тем же добрым мальчишкой, каким я его запомнила. И снова, пока музыка наполняла комнату, я чувствовала, что хотела бы остаться вот так и слушать его игру вечно. Но вот он остановился, и это ощущение исчезло вместе с последними нотами.
Не оборачиваясь Кэмерон спросил:
— Ну и как тебе?
— Это было прекрасно.
Он повернулся, чтобы посмотреть на меня и, на мгновение, мне показалось, я увидела, как в его холодные глаза просочилось немного тепла.
— Неужели ничего нельзя сделать с твоей рукой? — не думая, выпалила я.
Я переживала, что он обидится, но он спокойно ответил.
— Ничегошеньки. Обширные повреждения нервных окончаний.
— А ты думал о поступлении в музыкальный колледж?
— Да, — ответил Кэмерон. — Думал. Но ничего не выйдет. Я не могу покинуть дом.
— Почему?
Какое-то мгновение он хранил молчание, а потом сказал:
— Когда в прошлый раз уехал, по возвращению я застал маму с нервным срывом, после чего её пришлось отправить в психиатрическую лечебницу. Я тех пор я её не видел. Не хочу повторять ту же ошибку.
Он повернулся обратно к инструменту и опустил руку на клавиши. Когда он сидел вот так: склонив темную голову над пианино, его обожженная рука спрятана в кармане, а длинные пальцы другой руки так и порхали над клавишами — я просто не могла себе представить, чтобы он ударил кого-нибудь хлыстом, или чем-нибудь еще.
— Ты ударил хлыстом парня Пайпер?
Рука Кэмерона неожиданно замерла над клавишами.
— Хлыстом?
Его глаза сузились, и я было подумала, что он вообще не собирается отвечать на мой вопрос. Но спустя долгое мгновение он перевел на меня взгляд и ответил:
— Да, ударил. Это было мерзко.
— Тогда зачем ты это сделал?
Кэмерон уставился на меня своими холодными голубыми глазами, и мне потребовалось все свое мужество, чтобы не отвести взгляд.
— Кто-то должен был это сделать, — тихо ответил он.
Значит, он даже не собирался ничего отрицать. А я осознала, что надеялась на обратное. Я надеялась, что Пайпер выдумала это или, по крайней мере, его ужасному поступку было какое-то объяснение, которое сделало бы его менее ужасным.
Кэмерон определенно решил, что с него достаточно разговоров, потому что он вновь развернулся к роялю и, не говоря больше ни слова, заиграл другую пьесу — леденящую душу мелодию, от которой и без того темные тени в комнате стали еще темней, а меня зазнобило. Я развернулась и ушла, отчего-то чувствуя себя несчастной.
