Нравилось, что никто больше не касался её, и очень хотелось, чтобы так оставалось впредь. Не любовь; инстинкт, возражающий против разделения ценной добычи с кем-либо ещё. Мне прежде никогда не доводилось оказаться в постели с нетронутой девушкой (подобное в нашем представлении должно происходить исключительно после свадьбы), и хоть я понимал подоплёку собственных ощущений, менее странными и необычными они от этого не становились. Менее приятными, впрочем, тоже.
Очень хотелось хоть как-то загладить тот вред и ту боль, которые она сама себе причинила. Частью из иррационального чувства вины, частью из чувства ответственности. Но большей частью — всё-таки из странной, немного покровительственной нежности, которую будила во мне эта девочка, и желания доставить ей удовольствие, показать, как подобное бывает и должно быть на самом деле.
Она пахла желанием, снова тихонько всхлипывала и кусала губы, но уже не от боли, и это было правильно, и от осознания этой правильности я испытывал огромное облегчение, и ощущал себя как никогда живым.
А боль, если и была, оказалась мимолётной и потерялась на фоне удовольствия — если судить по её запаху и поведению.
…За окнами была уже глубокая ночь, когда мы неподвижно лежали в кровати и выравнивали дыхание. Свеча давно догорела и комната погрузилась во тьму, но тьму обычную, бесстрастно-безразличную и прозрачную. Велесвета уютно устроила голову у меня на плече, положив ладонь на грудь и закинув на меня ногу. Её волосы щекотали нос, но поднимать руку и убирать их было лень, — гораздо приятнее было поглаживать тонкую тёплую ладошку, — поэтому я периодически пытался их сдуть. Помогало плохо, но я не терял надежды.
— Спасибо, — сонно пробормотала кошка, легонько целуя меня в плечо. Видимо, тянуться выше ей тоже было лень. — А почему ты называешь меня «Велей»?
— Мне так больше нравится. Ты против?
— Нет, просто непривычно, — ответила она и затихла. Меня так и подмывало пройтись кончиками пальцами вдоль её спины, украсть кошку у дрёмы, опять попробовать на вкус её губы и соблазнить её вновь, «для закрепления материала». Но совесть мешала тревожить женщину сейчас, ей действительно следовало отдохнуть и восстановиться. В конце концов, ничто не мешает мне при желании воплотить всё это в жизнь завтра, верно?
Правда, при этой мысли меня начинала терзать непонятная тревога. Я сомневался, что, во-первых, не мешает, а, во-вторых, что это желание будет. Вообще, стоило сейчас задуматься о будущем, и мне делалось не по себе. Уж слишком непонятной и противоречивой была ситуация. С одной стороны, кошка явно планировала ограничиться только этой ночью, никакие обязательства на меня возлагать не собиралась, не слишком-то интересовалась моим мнением и моим видением происходящего; да и я её не звал, никаких предложений не делал и обещаний не давал.
Но, с другой стороны, чувство ответственности за её судьбу не желало проходить. Ещё днём молчаливая тень с тяжёлым пристальным взглядом казалась мне, пожалуй, самой мудрой и самостоятельной из всех кошек отряда, но сейчас это представление не то что пошатнулось — рухнуло с грохотом, и было очень сложно убедить себя, что она вполне способна отвечать за свои поступки. Девчонка же, как есть — девчонка! А если она права, и действительно появится ребёнок? Ладно, если девочка; пусть это и сложно было принять, но чужие обычаи — есть чужие обычаи, и кошка преспокойно уедет в свою… где они там обучаются своей магии? Но если будет мальчик? С её слов я понял, что тогда она вынуждена будет оставить своё ремесло, жить и воспитывать его самостоятельно. И что, одна? А мне предлагается плюнуть на это и выкинуть из головы?
Я ожидал, что тревожные мысли, как это обычно с ними бывало, подстегнут бессонницу, и приготовился к ночному бдению, но неожиданно для себя задремал. Не провалился в черноту, как это бывало под воздействием магии тени, а забылся вполне обычным сном. Неглубоким, поверхностным, сумбурным, но — сном. Несколько раз просыпался, отмечая, как потихоньку светлеет в комнате, а потом всё-таки уснул крепко, «всерьёз».
Проснулся легко, с ясной головой, и именно поэтому некоторое время не мог сообразить, где нахожусь, потому что засыпал точно не здесь. Ситуация повторяла вчерашнее утро, разве что книги не было и лампа у кровати была выключена. Несколько секунд я позволил себе посомневаться, уж не привиделось мне вчерашнее, но сдался под давлением главного аргумента: такое моё воображение породить было неспособно. Если заключительная, эротическая часть ночи нареканий не вызывала, то всё остальное… нет уж, если это — плод моей фантазии, то лечиться мне надо всерьёз и очень срочно, а я пока не согласен принять такой диагноз. Гораздо проще было поверить, что тень, проснувшись, просто выставила меня из комнаты привычным способом.
Неспешно принимая душ и умываясь, я вновь вернулся к вечерней теме, размышляя, как стоит реагировать на произошедшие события. В принципе, намёк был ясен: спасибо за помощь и прощай, твои услуги больше не требуются. Следуя кошачьей логике, мне нужно было сделать вид, что ночью ничего не произошло. Именно на это, кажется, и рассчитывала Велесвета. Одна проблема: куда девать собственные привычки и представления? Которые тоже не могли дать однозначного ответа на сакраментальный вопрос «что делать?», но однозначно возражали против «кошачьего» варианта.
Пока закончил водные процедуры, пришёл к выводу, что я ко всему прочему не очень-то хочу забывать и ночные события. Сейчас, утром и при более-менее мирном разрешении ситуации, я вполне был способен воспринимать их не со злостью и раздражением, а с философской иронией и даже где-то с юмором.
Увы, общую ситуацию это совершенно не упрощало.
Если верить моим ощущениям, совсем недавно окончательно рассвело, и мой крепкий сон продлился недолго. Но после вчерашнего утра прежнего доверия к ним не было, поэтому я завернул в библиотеку взглянуть на часы; те показывали второй час утренней трипты. Поскольку вероятность того, что они сломались очень синхронно с моим чувством времени, была мала, я с облегчением решил, что вчерашний сбой был случайностью, и вряд ли повторится в ближайшем будущем.
Разделение суток на часы было придумано уже очень давно, оказалось удачным и до сих пор не изменилось. Время так и считалось тройками и триптами — «три-по-три», хотя мы уже пару веков назад переняли у других видов гораздо более удобную в быту десятичную систему. Три трипты: ночная, серединой приходящаяся на полночь, утренняя до полудня и вечерняя — после. Трипты сейчас вообще встречались только в измерении времени и, как ни странно, в армии; очень легко было, внимательно прислушавшись к речи, отличить по этому признаку опытного военного от обычного человека.
Либо дом в самом деле ещё спал, либо кошки разбежались отсюда чуть свет; в любом случае, пока я организовывал себе нехитрый завтрак, компанию мне никто не составил. Меня подмывало прямо сейчас пойти и найти тень или дождаться здесь, чтобы поговорить с ней. Но вспомнился Белое Сердце с его демонстративно-печальным «я, конечно, понимаю, что ты в отпуске…», и было принято волевое решение отложить личные беседы на вечер. Сначала надо сделать дела, — или хотя бы их часть, — и только потом заниматься всем остальным.
Огнеяра
Я честно пыталась встать пораньше, только у моей грелки оказались на этот счёт совсем другие планы. Выбраться из объятий рыжего незаметно, как вчера, не получилось. Трай сначала сжал меня покрепче, подмяв под себя, а когда я начала возмущаться этому произволу, он проснулся. Только отпускать меня не спешил: с утра пораньше у него оказалось очень игривое настроение. Так что в конце концов оказалось проще (и приятнее, что уж там), расслабиться и согласиться немного отложить подъём.
Про «немного» я, впрочем, погорячилась, потому что волк явно никуда не спешил. Ни в постели, ни присоединившись ко мне в душе; но во втором случае я уже совершенно не возражала, разрешив себе окончательно плюнуть на ранний подъём.
