— А ну, брысь отсюда!
Девушка, и без того перепуганная, побледнела и едва не свалилась в обморок. Помогла подоспевшая прислужница. Она же и утащила Затею прочь.
— Ах же ж плут! — наступал Ловчан. — Мало, что к тебе один из лучших словенских воинов пришёл! Мало, что сам князь в сватах! Так тебе и родню особую подавай?
Жедан ничуть не испугался, даже подбоченился:
— Он сын пахаря!
— И что?!
— А то! Пусть к кому попроще сватается! Не по купцу товар!
— Так ведь человек-то какой! — заступился Полат. — Сам Олег ему доверяет!
— Да хоть бы у бога в подручных ходил! — не отступался Жедан. — Сын пахаря — значит сам пахарь! Я с деревенскими родниться не буду!
Спор не утихал. Полат гневался страшно: это же какую наглость нужно иметь, чтобы князю в просьбе отказывать?! Такое не прощается! Тут и до измены недалеко. Ловчан во всём поддерживал Полата, часто поминал Олега, уж он в судьбе Розмича человек не последний.
А Жедан держался. Отражал слова, как искусный дружинник отводит удары смертоносного железа. Даже испарина на лбу выступила.
Всё кончилось, когда Розмич поднялся, бледный и удручённый, и молча вышел вон.
Ловчан нагнал неудавшегося жениха у последних дворов белозёрского посада, но одёргивать или окликать не стал. Уговаривать вернуться в дружинный дом — тоже. Просто шёл рядом и делал вид, будто не замечает гневных взглядов и шипения.
По себе знал — оставаться в одиночестве сейчас нельзя. Мужчины, особенно такие, как Розмич, не умеют плакать, только действовать. А какие мысли могут прийти в горячую голову, даже Чернобог не угадает.
Вскоре миновали и последние дворы, пересекли широкий луг и свернули к лесу. Ловчан внезапно понял, идут не бесцельно, и удивился тому, как уверенно Розмич нашёл едва приметную тропку.
Тропа петляла и извивалась. Временами казалось, будто проложили её по следу удиравшего от погони зайца. Сам лес выглядел мрачно, неприветливо, разлапистые ели закрывали небо, а кустарник то и дело норовил ударить веткой в лицо. Изредка рядом раздавался хруст веток, пару раз слышалось ворчание недовольного медведя.
В какой-то миг Ловчану отчаянно захотелось подскочить к другу, ухватить за шиворот и потащить обратно — слишком жутко было вокруг. Он с великим трудом сдерживался от крика и руки сцепил, чтобы не выдать дрожь в пальцах.
Вот она — белозёрская земля в полной красе! Дома подобного не случается. И не оттого, что хорошо знаешь окрестности, не в них дело. В каждой земле обитают духи, здесь они чуждые и злобные. Стоит зазеваться — набросятся и растерзают. Если зайдёшь, куда не следует, расплаты тоже не миновать.
— Ну да где наша не пропадала! Семь бед — один ответ. Это восьмая беда — совсем никуда…
Розмич остановился внезапно. Ловчан, вынужденный идти позади, едва не врезался в спину. Сделал шаг в сторону, чтобы рассмотреть причину остановки, и удивлённо приподнял бровь.
Тропу перегораживала раскидистая ежевика, страсть как колючая, высотой с человека. До того густая, что просвета не видать. Меж изумрудных листочков синели крупные ягоды.
«Неужели ж тупик?» — подумал Ловчан.
Едва раскрыл рот, чтобы спросить у Розмича, как через живую ограду перемахнул огромный, в серебристой шкуре, зверь.
Рука сама метнулась к рукояти меча, тело изготовилось к схватке незамедлительно. В душе вспыхнула воинская злость, но ужас, терзавший Ловчана добрую половину пути, никуда не делся.
Зверь был чудным. Так сразу и не поймёшь — здоровущий волк или мелковатый, отчего-то седой, медведь. Он рычал и пригибался к земле, готовый в любой миг броситься на людей. Но заботило Ловчана другое: Розмич стоял как ни в чём не бывало, даже за ножом не потянулся. А после и вовсе учудил… Выставил вперёд ладони и сказал:
— Дозволь пройти, дедушка.
Вот тут Ловчан понял, что прежний ужас — пустяк в сравнении с теперешним. Сбрендил Розмич! Точно сбрендил! Зверя «дедушкой» зовёт!
Но через несколько бесконечно длинных мгновений Ловчан догадался: собственная голова тоже прохудилась. А чем ещё объяснить то, что в зверином рычании начал угадывать человеческие слова?
— Чужакам сюда нельзя! Уходите!
— Дозволь… — повторил Розмич, прижал руку к груди. И было в его голосе нечто такое, от чего даже Ловчан дрогнул.
Зверь замер. В том, что меряет пристальным взглядом, сомнений не было, хотя глаз белого стража не видать. Наконец сказал:
— Ладно. Чую, тебе и впрямь нужно.
