Все эти годы он унижал, топтал, поноси?л грязными словами… лишь за то, что не принимаю его лживых богов… Господи, чем же я заслужила такие испытания?
Гордыня? Да, я была горда. Но я — дочь короля, а не безмолвная пастушка!
Алчность? Можно ли назвать алчной ту, коей самим Богом велено носить золото и шелка? Я жена короля-варвара!
Ревность? Но разве зазорно жаждать того, кто поклялся быть твоим до скончания дней? Разве зазорно плакать, зная, что в твою постель явился осквернённым? Господи, ты всемогущ и всевидящ! Ты видел бесовские оргии моего мужа, так неужели осуждаешь эту ревность? Господи!»
Риона сделала несколько шагов и, обессилев, рухнула на укрытую шкурами лавку.
Нет! Она не плакала — долгие годы, проведённые в этой забытой Богом земле, навсегда иссушили глаза. Горе не туманило разум, не дарило благословенного беспамятства — она перенесла слишком много, перешагнула черту, за которой не найти забытья. Когда будут резать на куски, ум всё равно останется ясным.
— Мама?
Удивлённый голосок дочери вывел из оцепенения не хуже звонкой пощёчины.
Риона протянула руки, заключила в объятьях кинувшуюся к ней девчушку.
— Мэлиса… — прошептала она.
«Господи! Господи, взгляни на это дитя! Что станет с Мэлисой [47], когда жестокий Одд расправится с моим телом? Он не пощадит дочь! Заставит ту, которую я воспитала в любви к Тебе, справлять требы чужим богам! Он иссечёт её душу, низвергнет в самый Ад!»
— Отец велел не произносить этого имени, — смущённо призналась девочка. — Он сказал, у меня только одно имя — Рагнхильд.
— Язычник…
— Что? — удивилась девчушка.
— Одд, твой отец, — язычник, — сказала Риона неожиданно твёрдо. Будто Рагнхильд не знала этого. — Он хочет, чтобы и ты звалась языческим именем. Но твоё истинное имя — Мэлиса!
— Но папа…
— Твой отец — лжец и изменник! — выпалила женщина. — Он молится одноглазому Дьяволу! Он хочет искалечить твою душу, как некогда искалечил мою жизнь! Не слушай его. Ты — Мэлиса, внучка великого короля земли Эйре. Самого благочестивого, самого христолюбивого короля! Твой отец даже мизинца его не стоит!
Девчонка закусила губу, на глаза навернулись слёзы. Хотела что-то сказать, но услышала строгое:
— Не перечь матери, Мэлиса!
«Господи, за что?.. Почему ты вложил в моё чрево дочь? Почему не одарил сыном?
Если бы одиннадцать лет назад я принесла бы Одду сына, всё бы было иначе!
Одд не осмелился бы смотреть на меня, как на бесполезную куклу, не взял бы вторую жену! Господи, почему Мэлиса? Почему ты не дал наследника?»
— Мама, что с тобой?
Тонкие детские пальчики потянулись к щеке, княгиня вздрогнула. Поймала ладошку Мэлисы, поцеловала.
Кто знает, вдруг это последняя встреча. Может, прямо сейчас дверь в горницу отворится, впуская в покои озлобленных варягов. Они не станут слушать мольбы и уговоры, просто выполнят приказ.
— Милая, иди к себе, — прошептала Риона. — Помолись о душе своего отца. Попроси Господа даровать Одду терпения и благоразумия.
— А ты?
— Я тоже помолюсь.
Она проводила Мэлису взглядом, торопливо перекрестилась.
На мгновенье показалось, что всё обойдётся, Господь сумеет защитить. Но стоило вернуться мыслями к последнему разговору с Оддом, вспомнить злющий взгляд Силкисив и равнодушие Гудмунда, сердце оборвалось.
— Господи, я грешна… — теперь она говорила вслух. Спокойно, потому как ужас сковал и голос, и мысли. — Я замышляла, но не против мужа, во имя его… Но как он мог вообразить, что моя рука поднимется против младенца? Господи, кем он меня считает? Или это Силкисив нашептала? Силкисив… бесовская девка, разлучница.
Ей мало моего унижения. Мало знать, что, бывая в Алоди, Одд даже не вспоминает о моей постели. Решила сжить меня со свету. Чтобы наверняка. Чтобы муж не смог одуматься… Господи, если предсказание не лжёт и Одду суждено умереть от змеиного яда, то я знаю ту гадюку, что погубит его.
Господь мой… спаси Одда! Вразуми неразумного раба Твоего! На Тебя уповаю.
Она вновь прижала ладони к груди, с надежной глянула вверх. Над головой постылый бревенчатый потолок, и только.
