Воины дождались, когда князь выедет вперёд отряда, и тоже тронули поводья.
У ворот княжеского двора собралось едва ли не всё Белозеро. Цветов под копыта не бросали, но ахали и охали на всю округу. Лошади шли шагом, дозволяя народу полюбоваться на своего владыку и отважных мужчин, его сопровождающих.
Розмич по привычке обвёл толпу взглядом и тут же отвернулся — в первом ряду стоял Жедан и как ни в чём не бывало улыбался происходящему.
«Нет, — мысленно рассудил алодьский дружинник. — Этому купцу с совестью договариваться не приходится. У него её попросту нет».
Едва успел подумать, как невесть откуда появилась Затея. Девушка бросилась прямиком к Розмичу, вцепилась в ногу. В синих глазах застыло отчаянье.
Дружинник не знал, как быть, что делать, что говорить. Он даже лошадь остановить не догадался. Просто смотрел на семенящую рядом девицу и глазам не верил.
На шее купеческой племянницы, поверх одёжек и бус, блестел и переливался начищенный медный крест.
«Опять христьянкой стала? — удивился Розмич. — И когда успела?! А как же обещание, данное Жеданом? Зарекался, свинтус, бороться с чужеземной заразой, а сам… родной племяннице позволил».
Впрочем, ничего удивительного. Цена Жеданова слова уже ясна. Тот, кто способен предать людей, с которыми делил хлеб, и любые клятвы предаст, не стесняясь.
— Розмич! — наконец заговорила девица. — Розмич!
Воин отвернулся, не в силах смотреть. Предательство Затеи ранило больней всего, но любовь никуда не делась. Пока.
Может быть, время залечит нанесённую рану и от неуместного чувства избавит. Сейчас же душа дружинника переворачивалась и истекала кровью. Страсть эта, что ни говори, штука злая — и козу полюбишь. Такая любовь хуже иного яда.
— Розмич! — вновь позвала Затея.
Меченый горько усмехнулся, понимая, что даже если она прямо сейчас, при всех, признается в своей лжи, он не простит. И жить с ней не сможет, как бы ни любил.
Но Затея сказала совсем другое:
— Розмич! Я прощаю тебя!
Ловчан, ехавший рядом, выпучил глаза. Сам Розмич захлебнулся вздохом, а его кобыла споткнулась.
— Я прощаю тебе всё зло, что ты причинил! — продолжала Затея. — Ибо Господь милостив! Господь велит прощать врагов своих, ибо в прощении истинная сила! Я прощаю тебя, Розмич, слышишь? — её голосок сорвался на крик, привлёк внимание горожан и нескольких дружинников.
— Уйди, — процедил Розмич.
— Я прощаю тебя! — крикнула Затея. — И Господь прощает! Господь велел прощать!
Розмич всё-таки повернулся к настырной синеглазке. Вовремя — девица пихнула в его сапог кусочек бледной кожи. Воин обозлился, потянулся, чтобы вытащить неожиданный «подарок», но Затея мёртвой хваткой вцепилась в руку. По щекам покатились чистые, прозрачные слёзы.
— Я прощаю тебя, Розмич, воин Алоди. И зла боле не держу! — прошептала она. — И ты прости меня. Во имя Господа!
Меченый застыл в седле. Ошарашенный и почему-то испуганный. Показалось — пропустил нечто очень-очень важное. А Затея отпустила руку и остановилась.
Ултен осенил девушку крестным знамением, начал бормотать молитву, слов которой ни одному словену не понять.
Отряд удалялся, а синеглазая Затея всё стояла посреди дороги, даже не пыталась вытирать горькие слёзы. И точно знала — вместе с Розмичем из её жизни уходит счастье. Нет его больше и уже не будет. Никогда.
Всё кончено!
Четырнадцать лет в слезах и беспрерывных молитвах, четырнадцать лет жгучей боли, расколовшей душу на тысячи крошечных черепков. Надежды стёрты в пыль. Любовь… а была ли она? Нет, нет и нет. Любви не было! Только мечты — бесплотные, несбыточные. Но злая Славия отняла даже их. Ничего не оставила. Пусто.
«Господи, мой боже! Почему так больно?! — беззвучно вопрошала Риона, прижимая руки к груди. — Господи, Всевышний! Почему ты не спас, не помог, не вразумил? Почему молчал, когда просила ответить? Почему молчишь и теперь?
Великий… Вседержитель! Господи, он убьёт меня! В нём не осталось ни капли добра! Он зарежет, как безмолвную овцу, а его златовласая жена будет топтать моё тело и смеяться! Велит скормить моё мясо рабам, а кости отдаст псам! Почему так случилось, Господи?
Я была верна Тебе! Все эти годы! Четырнадцать неимоверно долгих лет жила добровольной затворницей, чтобы не видеть бесовских плясок, не слышать бесовских речей. Я молилась Тебе, Господи, когда мой муж справлял дикие обряды, резал пленных на алтарях своих богов!
Я могла выйти к людям, принять их веру и стать настоящей королевой, но я осталась верна Тебе! Муж презирает меня за эту верность, слышишь?!
