Логики.
За рощей поднимался купол мафусаилистов, там в темном зале можно было провести несколько часов в умиротворяющем трансе.
— Не знаю, что и выбрать. — Матвей развел руками. — Пойдем по часовой стрелке. Посетим по очереди все.
Неужели он из неопределившихся! Ия почувствовала себя разочарованной.
Был уже поздний вечер, когда они подошли к дому, где жила Ия. На веранде сидел старик и при свете люминофора читал газету.
— Дедушка, принимай гостя, — закричала Ия еще издали. — Загадочный принц из чужой страны!
Старик приветливо поздоровался и окинул быстрым взглядом сверкающую одежду Матвея:
— Из загадочной страны?
— Да, дедушка, — вздохнула Ия, — только я все больше боюсь, что он, как и мы, из неопределившихся.
— Боишься? — нахмурился старик. — Сколько раз я тебе говорил…
— Только не говори этого опять. — Ия чмокнула старика в щеку.
— Вы извините ее, — нервно сказал старик, — она считает, что быть неопределившимся чуть ли не позорно. Хотя именно это и есть единственно возможная позиция.
— Почему? — усомнился Матвей.
— Как почему? — Старик вскочил. — Разве вы не помните, что было с теми родственниками человека, что определились и надежно специализировались? Хотя бы те же обезьяны. Так они ими и остались. А человек до сих пор не может специализироваться, его руки, его мозг, он сам остаются универсалами, и только благодаря этому эволюция еще продолжается. Так будет и впредь. А эти — мафусаилисты, видите ли, долгую жизнь им любой ценой; витабревы, сжигающие свой организм в угоду гипертрофированному интеллекту; гераклы, ставящие свои мышцы превыше всего и ничего больше не желающие знать; другие более мелкие течения — или перебесятся, или, если дело зайдет слишком далеко, остановятся в развитии. Биостимуляторы — чудо века, но это и палка о двух концах. Пусть специализируются машины, а человек должен оставаться универсалом.
Он размахивал руками, длинные рукава халата нелепо болтались, но на Матвея эта горячая проповедь не произвела никакого впечатления.
Старик перестал жестикулировать, прошелся по веранде и сказал уже тихим голосом:
— Заходите почаще, мы еще поговорим на эту тему.
— Спасибо, — сказал Матвей и встал, — но я завтра утром уезжаю. Сюда я приезжал проведать родителей.
Да и о чем, собственно, они бы говорили? У него были другие взгляды и другие доводы. Кроме того, он был еще более специализирован. Он не выносил жары, сухого воздуха, громких голосов и многого другого. Он был гомо акватус, один из подводных людей, каких никогда не видели в этом небольшом городишке, но которых было много в приморских городах и особенно много — на дне океана.
Александр Зорич
ХЭЛЛОУИН
Я построил Машинку. В ней много замечательных колесиков, деловитых шестеренок, сверкающих стеклышек и прочих штуковин. Она жужжит, как здоровенный жук, когда движется вперед, она шелестит бабочкой на пути назад, на поворотах она скрипит, как сверчок. На ее левом боку я написал: «Сепаратор турбо», а на правом — «Чик-чик тарантул». Она и впрямь чем-то похожа на шустрого паука-сенокосца, хотя в ней есть сходство и со скорпионом. В общем, она очень красивая, моя Машинка. Только вот Джил испугалась и сказала: «Это — твое очередное безумие, которое ничем хорошим не кончится». Мне понравились ее слова, и я написал на Машинке спереди: «Мое очередное безумие, которое ничем хорошим не кончится».
Когда я был совсем маленьким, я очень хотел попасть в Корею. Мне не повезло. Война там окончилась, когда мне было восемь лет, и в утешение отец купил мне роскошный механический конструктор (Twony Bucks, sir![1]). Тогда же я и построил свою первую Машинку, жалкое подобие муравья, которая издохла на третьей минуте жизни, но я не унывал. Мне удалось сэкономить на школьных завтраках, и через четыре года я купил себе второй, куда более шикарный конструктор (Twony grands, sir![2]). Еще через шесть лет я, окрыленный своими первыми удачами и юношеской наглостью, приехал в Бостон, поступать в Массачусетский технологический институт, куда, к сожалению, без особых усилий поступил. Там же, в Бостоне, я познакомился с Элен.
Оценив ее по достоинству, я ринулся в бой. Три года ушли на презервативы, пиццу для влюбленных, психотические посткарды — типа: без тебя и в Лас-Вегасе заняться нечем, — и прочую любовную атрибутику. Кончилось все тем, что я надоел ей до крайности, и обычно уравновешенная и дипломатичная Элен заявила, что не может любить человека жесткого, как жужелица.
