Многие спорят о том, как мы вымерли. Одни говорят о гигантском метеорите, другие — о глобальном похолодании, третьи во всем обвиняют вспышку сверхновой. Я много думал об этом, еще будучи инсектом, но сейчас я твердо уверен — это не важно. Нет смысла говорить о причине нашего вымирания, значительно важнее то, что мы существовали. Особенно сейчас, когда на Земле возродился последний из нас. Он помнит все, о чем знали мы: и брачный восторг весенних ночей, и лунные блики на влажной шкуре, и великий раскол континентов, и мышиную возню первых приматов под ногами.
Теплокровным вряд ли было бы приятно узнать, с каким удовольствием мы, как бы невзначай, давили их далеких пращуров. Вот и мне было нечего больше делать в этой милитаристской дыре — настало время идти дальше.
В один прекрасный день все умерли, а я пропал без вести.
Дело в том, что летом 1973 года наша работа была завершена. Мы наконец-то построили штуку, о которой мечтал Пентагон. Она была хороша всем, за одним исключением: никого, кроме меня, и ничего, кроме своей дурьей прихоти, эта штука не признавала.
В первые пять минут полигонных испытаний она заглушила по всей округе радиосвязь, нарезала в лапшу армейских наблюдателей и навсегда заткнула глотку Коху-старшему.
Генерала с ласковым педерастическим голосом эта штука послала от моего имени в задницу и расстреляла шрапнелью.
В течение последующих двух часов она лязгала, громыхала, плевалась огнем, баловалась с реактивами в лаборатории и пускала ракеты по казармам охраны.
В конце концов она добралась до складов горючего и устроила небольшой фейерверк на зависть любому голливудскому пиротехнику.
Когда на объекте «107» не осталось ни одного теплокровного, я поблагодарил ее за услуги. Эта штука тихо отошла в сторонку, блеснула вспышка, волна горячего воздуха прокатилась по вертолетной площадке, и мне стало легко и весело.
Вертолеты стояли в рядок, как новенькие, — все, кто пытался до них добраться, были изрешечены из автоматических пушек моим беспокойным детищем. Но на самих машинах я не увидел ни единой царапины. Я выбрал себе темно-зеленый «Сикорски» армейского образца (на таких мы пижонили во Вьетнаме) и через несколько минут уже держал курс на юго-восток.
«Вообще-то они сами виноваты, — бормотал я себе, набирая высоту, — они ни за что в жизни не отпустили бы меня с объекта, не построй я им эту чертову куклу. И Кох-старший сам виноват — нечего было цепляться ко мне со своими замечаниями. И к тому же какого черта я тратил нервы во Вьетнаме? И, кстати, почему меня не пустили в Корею, я ведь так хотел!»
Я был сильно взвинчен, но решил не огорчаться по пустякам. Тем более, что впереди уже желтела трава — я подлетал к южной границе пустыни Смоки.
Я посадил вертолет у въезда в первый попавшийся городок.
Трансконтинентальное шоссе рассекало его на две одинаковые по скуке и серости части. Над домами дрожало зарево. На улицах было пустынно. Никаких признаков присутствия жителей, подумал я, наверняка поголовно занятых потреблением холодного «Будвайзера», которое даже на цвет как моча.
Пейзаж дополнял огромный щит с надписью «Добро пожаловать в Уорм-Спрингс! Славный Уорм-Спрингс!». Признаться, за час пребывания в этом славном месте я не нашел в нем ровным счетом ничего славного. В пустой закусочной сандвичи были какие-то черствые, виски не в меру теплое, да и хозяин попался чересчур общительный.
— Вы, никак, большая шишка? — осведомился он, с назойливым интересом оглядывая меня с ног до головы.
— Да, здоровенная, — небрежно бросил я.
— Тогда, может, скажете, что заглушило утром телевизор?
— Скажу, — ответил я. — Это вторжение.
— Да ну? — ужаснулся хозяин. — И что же теперь?
— Посмотрим. Ситуация критическая.
— Разве тяжело справиться с какими-то краснорожими марсианами?
— С марсианами справились бы, но это не марсиане.
— А кто же это?
— Я.
Я купил у владельца местной автомастерской подержанный «бьюик» и, оставив хозяина закусочной в тягостном недоумении, покинул Уорм- Спрингс.
Через несколько часов там уже были армейские кордоны, суетливая национальная гвардия и хмурые фэбээровцы. Пока они соображали, что к чему,
