видел маму — она сидела на скамейке перед домом в огромных отцовских валенках с галошами и ждала почтальоншу.
— Всё, — глухо сказала баба Маша. Передо мной снова выплыли её глаза, но она быстро отвернулась.
— Баба Маша, деньги возьмёте? — спросила Аня, выдержав уважительную паузу. Я стоял, как памятник, чуть не вытянув руки по швам.
— Там на подоконнике — банки, — сказала баба Маша, будто не слышала, — дай-ка мне зелёную и фиолетовую. Эй!
Я не сразу понял, что она со мной говорит. Отодвинув шторы, увидел, что подоконник уставлен пластиковыми банками с пищевыми добавками. Яркие, нарядные, с непонятными названиями. Я обернулся, сомневаясь, правильно ли понял.
— Зелёную и фиолетовую, — напомнила баба Маша.
Она приняла у меня банки и начала их рассматривать.
— Вот эта — семьдесят, а эта… — она пригляделась, — сто двадцать пять, кажется. Нюра! — заорала вдруг, — фиолетовая — сто двадцать пять?
Мы вздрогнули, дал же Бог голос…
— Да! — донеслось из-за стены.
— Хорошие таблетки, берите, — продолжила баба Маша уже потише, — и от головы и от поноса… Не повредят.
Аня положила деньги на столешницу и сунула банки в сумку. Баба Маша опустила голову и, почёсывая макушку, о чем-то задумалась. Мы потихоньку засобирались.
— Это только кажется, что Бог детей просто так даёт, — сказала она вдруг.
А мы уж думали, она про нас позабыла. Сели опять.
— Для кого-то — это счастье великое, а кому и не надо вовсе, — размышляла вслух баба Маша, — и никто не знает, почему одним — всё, а другим — шиш с маслом. А я вам так скажу, — подняла она глаза, — прежде чем детей рожать, надо жизни хлебнуть. Вот когда поживёшь-помыкаешься, тогда и будет тебе милость Божья. Когда сам хапнул горя, тогда и ребёнка научишь, как жить…
Я до сих пор чувствовал себя странно, слушал её и не слышал. Почему-то опять вспомнил нашу хозяйку Татьяну Михайловну. Представил мокрые хлопья снега, тающие в чёрной Неве, и словно увидел, как безлюдным субботним утром она тянет тележку по мокрой набережной. Как у проходной Крестов топчется среди таких же матерей и жён, с такими же тележками стоящих в очереди к окошку.
— Софья говорит, война будет скоро. А я ей: если только бабы воевать пойдут… Она-то помрёт скоро, я знаю…
Я пытался сосредоточиться на том, что она говорит, но Татьяна Михайловна не шла у меня из головы. Осень, слякотное, хмурое утро. Как она возвращалась с этой пустой тележкой, что думала?
Баба Маша, ёрзая, подползла к краю тахты и с трудом встала на ноги. Мы тоже поднялись. Такая маленькая, едва достала головой до моей груди, а я ведь тоже не великан. Протянула нам тёплые, сухие ладони, я пожал правую, Аня — левую. Баба Маша строго посмотрела на неё.
— Мальчика, поняла? Парня. Воевать некому.
В дороге
Женщина, которую, он думал, что любит, осталась спать в номере брестской гостиницы «Беларусь».
— Любишь? — Она вежливо скривила лицо. — А я не верю тебе. Почему ты раньше не говорил мне этих слов? Мы же вместе уже четвертый год.
— Не говорил, потому что…
— Не любил?
— Нет… Просто рано было говорить.
— А сейчас поздно. Понимаешь?
— Ты…
— Что?
— Ты… Что, все зависело о того, скажу ли я эти слова? А ты сама, любила, любишь меня?
— Люблю? — Она весело и зло рассмеялась. — Люблю ли я? Я — женщина, я — как дождь, сначала иду, а потом заканчиваюсь. Понимаешь? Сейчас я не иду, а вчера шла… надеялась. Я другая, и я бы умерла за тебя, если бы ты говорил мне эти слова.
— Даже если бы лгал?
— Мы дуры и за враньё верны будем. Вот такие мы, понял?!
Она резко зарыдала, как это в последнее время часто случалось с ней. И выбежала в ванную гостиничного номера.
Звёзд становилось всё больше. Они появлялись, словно кто-то вытирал с чёрного неба пыль. Сергею захотелось открыть рюкзак, достать плеер, чтобы послушать песню «Едущий в шторм». Но ему было приятно сидеть вот так, не двигаясь, и он не стал шевелиться.
Когда он вошёл вслед за ней, она не сидела, как обычно, в слезах, на краю ванной и не смотрела в льющуюся из крана воду. Нет, она стояла перед зеркалом и смотрела на свое отражение так, словно увидела там что-то инопланетное.
— Как думаешь, — спросила она с пристальной полуулыбкой, — мой сын будет похож на меня?
