Ввиду особой конфиденциальности дела Рерих обошелся без личного шофера. Мы выехали вдвоем на служебном черном «мерседесе-300». Раздолбанная дорога на нем совершенно не чувствовалась.
— Должно быть, здесь, — сверился я с картой.
— И я так думаю. Смотри, какой странный дом. Мы подрулили к калитке и вышли у заросшего малиной забора, ограждающего дачный участок, на котором, согласно дешифрованному тексту, был закопан клад.
Я стал компаньоном Рериха за десять процентов от стоимости сокровища. Работать со мной ему было выгоднее, нежели сдавать драгоценности в казну «Светлого братства», из которых ему выделили бы лишь малую толику. Кроме того, беря меня в долю, Володя подстраховывался от утечки информации. Связанные общим секретом, мы держали рот на замке — узнай руководство об этой скользкой затее, нам бы не поздоровилось.
Рерих увлекся поисками клада даже с еще большим азартом, чем я мог предположить. Я лично подвергал сомнению сохранность сокровища. Разумеется, «Цветник» инока Дорофея, изданный в 1687 году в Гродно, вряд ли когда-либо пользовался особенной популярностью, и все же неизвестно, в чьих руках побывала книга с тринадцатого февраля кровавого восемнадцатого года — именно так датировалось послание на форзаце. Может быть, она сразу дошла до адресата, и Антуан давно вырыл закопанное братом после революции семейное золото. «Рыжья», кстати, хватало: только швейцарских десятитоловых слитков было двадцать пять штук, да еще на семьсот пятьдесят рублей золотыми монетами.
Эти монеты достоинством семь с полтиною будоражили воображение Рериха. Уж кто-кто, а старый следопут знал историю, как при Николае II была введена дополнительная денежная единица, среднее между бывшими широко в ходу золотой пятеркой и десяткой. Новой монеты была отчеканена небольшая партия, что впоследствии повлияло на ее стоимость у коллекционеров. Царские «семь с полтиной» в добрые застойные времена оценивались в двадцать пять тысяч рублей, тогда как золотой николаевский червонец стоил тысячу двести брежневских деревянных.
Наличие в кладоположении таких раритетов делало игру, по мнению Рериха, стоящей любых свечей. Тем паче, что в письме кладообразователя указывались «матушкины украшения» и «тетушкин столовый прибор», обворожительные своей неопределенностью.
— Что ты об этом думаешь? — Володя достал из замшевого футляра позолоченный «Ронсон» и закурил вонючий «Данхилл», что свидетельствовало о крайнем душевном волнении. Ветер отнес к озерцу струйку сигаретного дыма.
— Я, конечно, не могу заявлять с полной определенностью… но это действительно напоминает усадьбу.
Похоже, у Рериха не осталось сомнений в том, что мы нашли бывший купеческий особнячок. Строение имело мало общего с домом «нового русского» начала века, однако в воображении можно было дорисовать к воздвигнутой на руинах дачной халупе второй этаж с башенками и прочими архитектурными причиндалами. Время и пролетарии не пощадили купеческую крепость, но на уцелевшей стене сохранилось стильное окошечко с каменным подоконником. Должно быть, там помещалась кладовая. Большие окна, когда они были, выходили на озеро. Ныне же дом представлял собою приземистый сарай, склеенный из досочек и уродливых фанерных щитов, а участок в двенадцать соток чьи-то заботливые руки превратили в сплошной огород.
Из большого полиэтиленового парника вышла чернявая хозяйка в запачканном землею переднике.
— Добрый день, — поприветствовал ее Рерих. В предвкушении делового разговора он бросил недокуренную сигарету и решительно растоптал ее туфлей.
— Здравствуйте. — Женщина подошла к калитке. — Вы к нам?
— Мы к вам, — обаятельно улыбнулся Володя. — У вас хороший участок.
Женщина настороженно глядела на нежданных визитеров.
— Мы из фирмы «Санкт-Петербургская недвижимость», — взял быка за рога мой компаньон. — Ищем участки под застройку. Ваш напротив озера, место подходящее. Мы хотели бы обсудить с вами условия сделки.
— Какой-такой сделки? — вытаращила карие глаза хозяйка. Ветер подул в нашу сторону, и выяснилось, что резиновые перчатки у нее изрядно перемазаны навозом.
— Хотим купить ваш участок, — растолковал Рерих.
— А шо вы взяли, будто мы его продаем? — мягкий хохляцкий говорок только подчеркнул ее изумление.
— Полагаю, вы бы согласились нам его уступить за приличествующую сумму, — на сей раз Рерих обошелся без вопросительных интонаций.
— Це що ж, нам надо будет отсюда съезжать? — заволновалась женщина. — А как же ж огород? Мы ж сеяли-сеяли, не все собрали. Лето же. Витя, Витюшенька, пойди сюда, — позвала она, обернувшись в сторону дома.
Володя состроил терпеливую мину.
— Может, пойдем отсюда? — подергал я его за рукав. — Хватит с нас пока для первого раза.
— Сейчас пойдем, — сказал Рерих, наблюдая, как на зов жены спешит рослый черноволосый хохол в застиранной клетчатой рубашке и грязных «варенках» — наверное, последнем писке моды красной глубинки.
