Ничего страшного, так оно вышло быстрее.
Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.
— На ход ноги, — налил я по рюмке.
К теще на блины отправились вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счел нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной родней, что не исключалось, заявись я под мухой один. Вдвоем же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.
Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я благоразумно оставил Дома и уговорил афганца поступить так же. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далеким. Нам было хорошо.
Машина не ловилась. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что Славина харя не внушает водилам доверия, и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «опель-рекорд».
— Эге-гей, компадрито! — договорившись с шофером, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».
Слава нехотя прервал увлекательное занятие, и мы разместились на заднем сиденье. Вел машину молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налет заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые веселенькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребенок. Рядом с собой я нашел пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелек», настолько давно забытые покой и радость, и моя богатая на события кладоискательская жизнь вдруг показалась мне отвратительной. А может, просто кончалось действие водки.
Слава тоже закручинился. Когда мы добрались до места, я не скупясь расплатился с водителем. Он сказал:
— Спасибо, я дам вам сдачу.
— Не надо, — ответил я, с тоской взирая на молодого папашу. Лицо у него было приветливое и открытое. Такие в Петербурге нынче редкость. Наверное, недавно из провинции.
Покидать уютный мирок «опелька» не хотелось. Снаружи посвистывал сырой ветер. Мы вышли, Слава захлопнул дверцу. Машина уехала. Я чувствовал в себе напористую грубую силу отъявленного уркагана, каковым и выглядел, наверное, рядом с добропорядочным отцом семейства. В самом деле, кто я? БИЧ — бывший интеллигентный человек. В прошлом историк, а ныне заплутавший на кривой кладоискательской дорожке преступник, убийца. Внутри я, может, белый и пушистый (остался же еще дэцел святого!), а снаружи — совсем страхолюдный: перегаром воняет, рожа красная. «Глаза щелевидные, красные, тоже с запахом».
— Эй, ты куда, компадрито, едрит твою! — одернул я Славу, потопавшего вовсе не в том направлении, в каком было нужно.
— Я ссать хочу, как медведь бороться, — ответил дружбан, направляясь к трансформаторной будке.
— Когда не в силах обойти вы темного угла, то это пива пенного на почки тень легла! — язвительно продекламировал я вослед.
Облегчившись, мы продолжили путь, и глазом не успели моргнуть, как были у дверей тещиной квартиры. Длинь-длинь.
Разумеется, отворившая на звонок Валерия Львовна была несказанно рада нас видеть.
Я прошествовал прямиком к столу, на котором красовались заботливо выставленные тестем стопарики.
Дерябнули за встречу. Сразу похорошело. Похоже, непьющая семейка помаленьку воспитывалась.
— Знала, что приедете как с голодного поля, — начала было вводить ложку дегтя в бочку меда теща, Приглашая нас к столу, но Слава вдруг сорвался и заспешил в сторону кухни.
— Ты кудей, компадрито? — удивился я.
— Пасту давить, — просипел корефан, торопясь оседлать белого коня.
— Что случилось? — поинтересовался любознательный тесть.
— Авария, — пожал я плечами и уселся за стол. В подтверждение моим словам раздался такой продолжительный залп, словно стреляла реактивная артиллерийская установка «Град». Если где-то в недрах городской клоаки и плескался Ихтиандр, то от гидродинамического удара он, оглушенный, должен был всплыть пузом кверху. Слава бил на поражение. Я даже испугался, не треснет ли каменный цветок.
Теща покраснела. Маринка прятала глаза, и я был уверен, что она проклинает себя за свой дурацкий звонок. Реванш был взят.
— Кстати, мы в прошлый раз не договорили о «Светлом братстве», — обратился я к Анатолию Георгиевичу, чтобы расшевелить сконфузившееся семейство. — Вы обещали рассказать при встрече. Что за радивоцелпь такая?
— Азано-кремниевая радивоцелпь, — сделал упор на первом слове Анатолий Георгиевич, — представляет собой сопутствующую бокситам
