ждали, пока ты облегчишься. Верно ведь? — обратился я к аудитории.
Женщины промолчали, застигнутый врасплох тесть машинально кивнул.
— Чего-то не того схавал, — недоуменно пожал плечами Слава. — Вроде бы с водки табуретка ломаться не должна.
Друг был неподражаем в своей простоте.
— Ладно, нам пора. Похряли. По случаю этого дела, — я звонко щелкнул по горлу, — мы не при колесах, а на холопских добираться больно медленно — общественный транспорт ходит нерегулярно. Так что пошлепали, дорогая, ехать нам долго.
От этой новости Маринка совсем скуксилась, но не стала возражать. Ее готовность следовать за мной была выше всяких похвал. Я люблю свою жену, а теща… Да фиг ли мне теща, ее не исправишь. Опять взялась за старое, но второго развода не дождется. Я люблю Марину, она меня, а на тещу плевать.
Между тем в комнате случилась авария. Валерия Львовна морщила нос, у тестя слезились глаза. Должно быть, Слава подпустил шипуна. В животе корефана периодически утробно урчало, и я начал сомневаться, доедет ли он до дома, по пути целиком не изойдя на говно.
Хмель развеивался, в голову снова полезли покаянные думки. Такой уж был день. С убиенного синьхуана мысли перетекли на тюрьму, и, по ассоциации с корефановой аварией, мне вспомнился дон Дракон.
…Население камеры 584 было здорово озадачено заскрежетавшим в девять вечера замком. Ничего хорошего это не предвещало, слишком уж неурочным был час для любого движения, а всяческие новации в тюрьме приносят подследственным исключительно головную боль. Какие предположения пронеслись в бритых шарабанах — одному Богу известно. Ждали проверку, подсадку, маски-шоу. Последнего особенно, поскольку боялись больше всего. Камуфляжные громилы с обтянутыми черной тканью лицами безжалостными побоями наводили жуть на «Кресты». Попадать под дубинал по поводу и без повода желающих находилось мало, тем более что гарантировавшие неопознаваемость маски фактически дозволяли отморозкам безнаказанное убийство.
«До утра посидит. Не бейте его», — предупредил цирик, запуская в камеру зашуганного коротышку.
Дверь закрылась. Двенадцать пар глаз настороженно осматривали вошедшего. Он был неимоверно грязен и оборван: драная у ворота футболка, потертые тренировочные штаны и дырявые шлепанцы на босых ногах составляли его одеяние. В руках он держал полиэтиленовый мешок с тряпьем. Стоял, потупившись, у дверей и шмыгал носом. На вид ему было лет пятнадцать.
Попытки выяснить его происхождение, имя, возраст и сексуальную ориентацию дали своеобразный результат: на один и тот же вопрос он всякий раз отвечал не так, как прежде. Например, сегодня ему двенадцать лет, а завтра — уже сорок. Стало понятно, что человек не в своем уме. Олигофрена определили под шконку, куда он забрался с превеликой охотой — видать, был привычен. Для ясности окрестили его доном Драконом: белые пятна на штанах идиотика имели несомненное малафейное происхождение.
Разбудила меня возмущенная брань. Со второго яруса дон Дракон казался совсем маленьким. Он стоял в проходе между шконками со спущенными штанами. Изнутри штаны были рыжие от кала.
— Ты что же, сука?!
— Я обосрался! — довольным голосом сообщил бесстрашный дон Дракон.
— Кекоз! — сказал я.
Стараясь не прикасаться к радостному дебилу, его сопроводили к унитазу, в котором уже шумела пущенная на полный напор вода. Приказали сесть и как следует подмыться.
Пока дон Дракон наводил гигиену, мы вчетвером спешно решали, что с ним делать. Бить такого демона бесполезно. Оплеух этот черт за свою жизнь выхватил немало, и кулаком его уже не проймешь. Можно отлупить, но на утренней проверке кровопотеки заметят, и начнутся неприятности — ведь просили же чушка не трогать, заранее рекомендовали. И тут мне пришла в голову свежая идея. Я предложил использовать дона Дракона в качестве биологического оружия. Все равно в нем осталось мало человеческого, а если и было когда — тюрьма давно сточила.
Важнее всего было точно рассчитать время. Определив, что пища в организме дона Дракона усваивается за пять часов, ибо ужин был в шесть, а обосрался он в одиннадцать, мы спланировали акцию против коллектива соседней камеры. В ней сидели десять азерботов, с которыми у нас была тихая вражда.
Утром дон Дракон, заряженный миской перловки и парой буханок хлеба (вот кто жрал как умалишенный), был выведен в стакан. С корпусным, ведавшим распределением лыжников, за деньги решались любые вопросы, и вскоре мы услышали, как лязгает замок азеровской хаты.
Поднявшая вой после взрыва «бомбы замедленного действия» пиковая масть за стенкой была, в силу своей национальной особенности, по беспределу укрощена не ведающими пощады масками. Дона Дракона мы больше не видели. Только по галере, перебивая запах свежей баланды, расползалась вонь химического заряда небывалой мощности…
Тюрьма сама по себе ужасное место, а уж извращения в ней поддаются лишь описанию, но никак не оценке.
От мрачных раздумий меня отвлекла Маринка.
— Милый, будь с мамой помягче, — попросила она.
