Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…
— Придурки вроде нас, — обреченно договорил я.
— Исключительные дураки!
— А что ты еще о них думаешь?
— Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придется дать бой.
— Ты серьезно?
— Если не получится уйти.
Я снова почувствовал обреченность. Что это — злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?
— Что грустишь? — проявил неожиданное участие Пухлый.
— Все люди как люди, а я как хрен на блюде! — сокрушенно произнес я, находясь под гнетом размышлений.
— С чего ты взял?
— А-а… бляди и вору долго оправдываться, — не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.
— Не кисни, — ободрил меня Вова. — Прорвемся.
— Не хочется, но придется.
— И мне не катит стреляться с какими-то отморозками. Эх, Лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! — вздохнул Вован.
Свою первую любовь он всегда вспоминал, когда дела шли наперекосяк. Была в жизни Чачелова печальная love story. Дама сердца, обитавшая в Рыбацком, никак не могла выбрать из двух Вованов, кого она больше хочет, — Рыжего или Пухлого. Наконец более шустрый Рыжий сделал ей ребенка и ушел в армию, а Пухлый остался копать трофеи и размышлять у костра о превратностях судьбы. Потом тоже отдал Родине священный долг, но не настолько поглупел, чтобы жениться на матери-одиночке. Я бы тоже ни за что так не сделал, даже если бы попал на три года во флот. Но срочную я не служил. Хватило и военной кафедры.
Мы подошли к костру, чай только заварился. Боря налил мне полную кружку и щедро подсластил. Дима хвастался, как он откопал немецкого синьора.
— В Апраксине откопал в канаве ганса, всего обложенного бутылками. Это был какой-то фашистский главбух. Бутылок там черт знает сколько было. Он ими, наверное, отбивался. Оружия при нем не оказалось, ремень отсутствовал, даже пуговицы на шинели были все оторваны. Просто панк гнилой! Он только пил, кидался в противника бутылками и камнями — там еще булыжников куча нашлась, и опять пил! Его, наверное, и не убивал никто. Сам упал с перепоя, вырубился и замерз, мразь синяя.
— Просто спился человек на фронте, — сочувственным тоном констатировал Акимов.
— Кстати, — покосился на него Димон, — у нас нету больше с собой?.. — он поясняюще щелкнул ногтем по горлу.
— Вот кто мразь кирная, — во весь голос объявил Пухлый, ткнув в Боярского пальцем: — Синюган болотный!
Кто-нибудь видел багровеющего, как осьминог, певца Кузьмина? Картина супер!
— Да я просто так спросил. Знал, что ни у кого нет, — принялся вилять Дима, но Пухлый был непреклонен.
— Ха-ха-ха, синюха! Сам хуже ганса, постоянно в дымину! Вот бы тебя на войну, ты бы там заколдырился: не только оружие — и шинель бы пропил, а потом, в хлам ужратый, заснул бы стоя и замерз бы, как генерал Карбышев. Хо-хо, синий следопыт!
Дима обиделся, но больше не пытался унять разошедшегося Вована. О сотовом радиотелефоне он, похоже, забыл. Я же, глядя на Пухлого, поражался его выдержке. Только что поставил ловушку на человека, завтра планировал принять бой, а сейчас хохочет как ни в чем не бывало. Неужели столь безмерно уповает на свое знание леса? Или просто шмали обкурился?
Даже я, друг детства, не мог представить, что творится в голове у Пухлого.
13
