– В самом деле. – Оливер быстро подвел Джонатона к большому игорному столу в дальнем конце гостиной, и Фионе ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Открыв папку, мужчины стали перебирать листы.
– Что ж, очень мило, – пробормотал Джонатон.
– Совсем неплохо, – задумчиво произнес Оливер. – Я бы даже сказал, довольно хорошо.
– Спасибо.
К этому моменту Фиона окончательно решила, что теперь самое время для нее обратиться в бегство.
Она с надеждой посмотрела в сторону двери, и тут ей пришло в голову, что если она сейчас сбежит, это будет верхом трусости с ее стороны. В итоге она издала вздох и осталась стоять там, где и находилась, – на полпути между мужчинами и дверью, мысленно отметив, что в случае чего может легко покинуть комнату, даже если кто-нибудь попытается ее остановить.
– Мне нравится вот это…
Фиона могла совершенно точно определить, какие рисунки они рассматривают в данный момент; судя по хвалебным замечаниям, друзья перелистывали пейзажи в первой части папки. Далее следовала серия натюрмортов, затем эскизы портретов, преимущественно ее сестер. В этом месте всякий, кто стал бы случайно разглядывать ее папку, вероятно, основательно заскучал бы.
Продолжив изучение, терпеливый исследователь мог увидеть рисунки античных скульптур. Фиона любила наблюдать за тем, как свет играл на мастерски вылепленных из мрамора телах, и с удовольствием переносила это чудо на бумагу.
Неожиданно в дальнем конце комнаты установилось весьма выразительное молчание, и Фиона насторожилась.
Потом кто-то негромко свистнул – должно быть, Джонатон.
Оливер оторвался от папки и откашлялся.
– Послушай, кузина!
– Да? – с невинным видом откликнулась Фиона.
– А эти рисунки с… – Оливер сделал паузу, словно не мог подыскать нужного слова.
– С натуры?
– Ну да. – Оливер скрестил руки на груди. – Я имею в виду, ты рисовала реальных людей?
– Разумеется, реальных, – невинно сказала Фиона. – Невозможно создать произведение искусства, если не умеешь рисовать с натуры. Искусство имитирует или подчеркивает отдельные стороны жизни…
– Это едва ли требует подчеркивания, – пробубнил Джонатон. – Возможно, лишив их одежды…
– Достаточно, благодарю вас. – Фиона пересекла комнату и стала собирать разбросанные по столу рисунки. – Я так и знала, что не следует показывать невеждам свои работы.
– А твой отец знал об этом? – строго спросил Оливер.
– Он отлично знал о моих занятиях. – Фиона выхватила рисунок из рук Джонатона, а когда он насмешливо улыбнулся, сделала вид, что не замечает его ухмылку.
– Однако дядя Альфред едва ли мог поощрять такие занятия.
– Осмелюсь доложить, что мой отец не относился к числу артистических натур.
Джонатон кивнул:
– Готов поспорить, что он не знал.
– Не знал? – удивился Оливер. – Он никогда не хотел узнать о твоих успехах? Не хотел узнать о том, якшаешься ли ты с голыми женщинами и мужчинами?
Фиона подняла глаза к потолку:
– Не мели вздор, Оливер. Люди позировали, я их рисовала, только и всего.
– Боже милостивый, ты читаешь нотации, словно мой отец, старина. – Маркиз повернулся к стопке рисунков, извлек несколько и разложил их на столе. – Не хочешь же ты сказать, что эти люди выделывают какие-то курбеты?
– Да, но ты только посмотри на них! – поморщился Оливер. – Ведь они… улыбаются!
– Не все, у некоторых очень даже задумчивое выражение лица. – Фиона сделала паузу. – А те, которые улыбаются, должно быть, просто счастливы.
– Разумеется, они счастливы. – Джонатон некоторое время разглядывал ню. – Они обнажены и от этого счастливы. – Он внимательно посмотрел на Фиону. – Я тоже чувствую себя счастливым, когда обнажен.
Фиона бросила на маркиза игривый взгляд:
– В самом деле?
– Без сомнения. – Взгляд Джонатона встретился с ее взглядом, и его нельзя было назвать иначе как интимным.
Волна сладостной дрожи пробежала по телу Фионы.
– Перестань болтать! Никакого счастья я в этом не вижу! – Оливер тут же снова напустился на кузину: – Итак, ты не ответила на мой вопрос: знал ли отец о твоих занятиях?
