— Давай за ними, — ткнул подельник в лобовое стекло.
Вероятно, между машинами арабов существовала радиосвязь, ибо действовали они на редкость слаженно. Пока «фольксваген» зажимал втиснувшуюся между нами парочку машин, давая оторваться подопечному, «мазда» свернула на грунтовку и вовсю разгонялась. Наконец «гроб» последовал за нею, я отмигал уцелевшим поворотником и повторил их маневр.
— Теперь мы им жару дадим! — обрадовался Слава, снимая с предохранителя ПМ.
Я его восторга почему-то не разделял. Хашишины, уяснив, что спокойной жизни им не дадут, решили принять бой в ближайшем лесочке, чтобы не привлекать к себе внимания. Судя по тому, как самоотверженно федаи защищали фургон, отваги им было не занимать, и сейчас, вероятно, мы получим об этом самое полное представление.
— Готов? — ни к селу ни к городу спросил кореш.
— Всегда готов! — выцедил я пионерское приветствие.
Хорошая дорога кончилась, пошла «гребенка», от которой вибрировал позвоночник, и преследуемые машины скрылись в облаке рыжей пыли.
— Не давай им оторваться, — еще раз предупредил Слава. — У них не должно быть времени приготовиться. Сиди впритык на хвосте. Дашь им фору — изрешетят!
— Знаю, — нервно огрызнулся я. — Не учи ученого…
За окном промелькнуло неширокое поле, и «мазда» свернула на боковую дорожку, уходящую в лес, «пассат» последовал за ней, а мы за «пассатом». Пыли стало меньше, я впритирку шел к заднему бамперу «фольксвагена». Из бокового окна высунулась рука с пистолетом, и что-то жесткое ударило по внешней стороне стойки, от чего в лобовом стекле появилась длинная трещина. Я вильнул, убираясь с линии огня, тут же на «фольксвагене» загорелись стоп-сигналы, и он стал притормаживать, давая микроавтобусу уйти.
— А чтоб вас… — выругался Слава и тыркнулся в окно, дважды шмальнув из «Макарова». Заднее стекло «пассата» покрылось трещинами. Стоп- сигналы тут же погасли, и машина рванулась вперед. — Застремали козлов! — Он ввалился назад и тут же предупредил: — Теперь держись!
Арабские машины нырнули за поворот, я дернул за ними и увидел впереди поляну, на которой и должно было состояться главное «толковище».
— Ебень хуйню! — крикнул Слава, и я его понял. Велик и богат русский язык, многокрасочна его палитра! Я воткнул вторую скорость и с прогазовкой влетел на поляну, обгоняя «пассат», идя наперерез «мазде», успевшей завернуть влево.
Мы разом остановились, образовав нечто вроде прямоугольного треугольника, где катетами служили машины арабов, а гипотенузу представлял наш «гольф-кантри», в считанных сантиметрах замеревший у передка микроавтобуса. Слава пальнул в окно. Из открывающейся дверцы «мазды» выпал водитель с простреленной головой, и это было достойное начало. Мы тут же ринулись наружу: я во внешнюю часть треугольника, занимая позицию под колесами, а Слава — во внутреннюю, под огонь, но секунда форы у него была — ошарашенные нашим рывком федаи не успели покинуть «сарай».
Я видел, как синхронно распахнулись все четыре двери «пассата» и оттуда, словно на пружинах, выскочили боевики. Слава был уже на полпути к заднему бамперу «гольфа», за которым мог бы укрыться. Он как-то странно скакал боком на полусогнутых ногах, держа вытянутые руки на уровне плеч, в правой был зажат «узи», в левой — ПМ. Коротко дернула очередь. Хашишина вбило на заднее сиденье «фольксвагена» — «гроб» и в самом деле стал для него гробом. Я наугад послал пулю, но не попал и больше туда не стрелял, боясь зацепить подельника. Слава быстро смещался, делая короткие рывки из стороны в сторону и ведя огонь с двух рук. Поляна наполнилась грохотом и дымом. Я занял удобную позицию у переднего колеса и переключил внимание на «мазду», в которой, по моим понятиям, должен был еще кто-то находиться. Этот кто-то тут же проявился, высунув из-за передка свой «чайник», в который я моментально послал пулю.
Тэтэшник жестко ударил по руке. В нос шибануло удушливым запахом гари, и, несмотря на щелчки выстрелов, удалось различить хлопок пули, пробившей череп араба. Хашишин вывалился вперед, открыв верхнюю половину тела, и его втянул назад кто-то третий, прятавшийся за фургоном. Сколько их там всего? Тут меня осыпало стеклом, я пригнулся и увидел катящегося по земле Славу, без остановки ведущего огонь. Двигался он теперь в обратном направлении — к фургону — и каким-то образом оставался цел.
Я приник к земле, чтобы по ногам определить количество бойцов в «мазде», но узкий просвет между днищем и травой заслоняли туши водителя и убитого мною араба. Единственное, что мелькнуло, — это ноги Славы. Корефан вскочил в кабину, и, взревев мотором, микроавтобус дернулся вперед, открыв третьего — и последнего — защитника. Я тут же всадил ему две пули — в бедро и в пах, благо клиренс[15] «гольфа» позволял вести огонь под достаточно широким углом. Федаи свалился, и наступила гробовая тишина.
По-моему, она длилась вечно. Но и вечность иногда кончается. Я вдруг различил затихающее урчанье «мазды», непонятные гортанные вопли арабов, которых Слава загнал за машину, и их негромкое бормотание. Осторожно отполз под прикрытие заднего колеса и приподнял голову.
Спрятавшиеся за «пассатом» федаи решали, что им делать дальше. Я разглядел только ноги, торчащие с заднего сиденья, остальное скрывали трава и днище «гольфа». Если я правильно понимал, арабы лихорадочно размышляли, как лучше поступить — пойти проверить, жив ли «неверный», то есть я, либо догонять удаляющийся фургон, что было гораздо важнее, ибо спрятать машину в лесу не представляло труда.
Чтобы ускорить их мыслительный процесс, я выпустил две пули в сторону арабов, продемонстрировав, что я жив и так просто сдаваться не собираюсь. Это подстегнуло хашишинов: скрипнула дверца, заработал мотор, и «фольксваген» начал отъезжать, волоча по траве ноги мертвого федаи.
