Если бы у него было еще две ночи осенью, такие же безлунные, как эта, он бы вернул Ханьцзинь. Шум снаружи был громким, но он так долго был разбойником, а потом солдатом, к тому же обладателем очень хорошего слуха, что он услышал шаги в коридоре за спиной. Он уже спрыгнул со скамьи и ждал, когда открылся замок и дверь распахнулась.
Первый министр Катая вошел один.
Ничего не говоря, Хан Сень поставил поднос с жаровней на маленький столик посередине комнаты. Он сам его принес. Фляга с вином стояла на подносе, подогревалась. И еще две темно-красных чашки.
Первый министр поклонился Дайяню, тот ответил ему тем же. Дверь, как заметил Дайянь, осталась приоткрытой. Он подумал об этом.
Снаружи доносились звуки. Треск и щелчок, потом взрыв света.
– Прошу прощения, мой господин, – произнес он. – Боюсь, у меня нет очага.
– Думаю, они считают, что это небезопасно, – сказал первый министр.
– Вероятно, – согласился Дайянь.
– Еда здесь приемлемая?
– Да, спасибо. Лучше, чем часто едят солдаты. И мне присылают чистую одежду и брадобрея, чтобы побрить меня, как видите. И он еще не перерезал мне горло.
– Я вижу.
– Присаживайтесь, прошу вас, господин.
– Благодарю вас, командующий.
Хан Сень сел на табурет. Дайянь придвинул скамью, и они оказались за столом друг напротив друга.
– Я принес вино, – сказал первый министр.
– Спасибо. Оно отравлено?
– Я выпью вместе с вами, – невозмутимо ответил Хан Сень.
Дайянь пожал плечами.
– Почему вы здесь? Почему я здесь?
Комната была плохо освещена. Всего одной лампой. Трудно было разглядеть выражение лица собеседника. Сын Хана Дэцзиня должен владеть искусством скрывать свои мысли. Он должен был научиться этому.
Первый министр наполнил две чашки перед тем, как ответить. Он оставил их на столе. И произнес, очень спокойно:
– Вы здесь потому, что алтаи потребовали вашей смерти в качестве части платы за мир.
Итак, эти слова наконец сказаны вслух.
Что ж, он подозревал это с самого начала. Однако есть разница – держать что-то в мыслях, а потом услышать подтверждение, тогда мысль становится реальной, как высаженное в почву дерево.
– И император согласился?
Сень не был трусом. Он встретился глазами с Дайянем. И ответил:
– Согласился. В обмен он потребовал от варваров, чтобы его отца и брата держали на севере вечно, какие бы официальные требования освободить их он ни предъявлял.
Дайянь закрыл глаза. Позади него раздался громкий треск, снаружи, в мире.
– Зачем вы рассказываете мне эти вещи?
– Потому что вы были благородным слугой Катая, – сказал Хан Сень. – И потому что я это знаю.
Дайянь рассмеялся, слегка задыхаясь.
– Я сознаю, – прибавил Сень, – это, возможно, звучит странно, учитывая то, где мы находимся.
– Действительно, – согласился Дайянь. – Вы не боитесь оставаться со мной наедине?
– Что вы мне причините вред? Попытаетесь убежать? – первый министр покачал головой. – Если бы вы хотели, вы могли бы уже собрать здесь свою армию, которая угрожала бы нам восстанием, если вас не освободят.
«Свою армию».
– Как бы я послал им сообщение?
– Это нетрудно. Я совершенно уверен, что вы приказали им оставаться на месте. Они, возможно, не хотели этого, но ваши солдаты выполняют ваши приказы.
Дайянь посмотрел на него при свете единственной лампы.
– Императору, – произнес он, – повезло с первым министром.
Сень пожал плечами.
