нежно…
И от этих тонких длинных ледяных пальцев, от холодного дыхания, пахнущего первым снегом, которое Лешка почувствовал кожей шеи, будто электрический ток пропустили по позвоночнику. Жаркая волна ударила в пах, хлынула к щекам – и медленно накатила сладкая тягучая истома. Лешка дернулся изо всех сил, стряхнул Эндину руку, посмотрел смущенно и сердито.
– Ты не делай так больше!
– Ага! – Энди снова звонко рассмеялся и с размаху плюхнулся на диван. – Это тебе за то, что ты меня разбудил! Мне тоже было плохо! Мы квиты, Леш!
Лешка передернулся и потер шею ладонью. Пальчики Энди как будто отпечатались на коже, их следы горели огнем, и это ощущение вовсе не было неприятным.
– Ни фига себе, как ты умеешь.
– Ну, это еще пустяки. Тех-то я не так.
– И ты точно поедешь со мной?
– Хочешь посмотреть еще разок, да? Поеду, конечно. Только найди, что мне надеть, а то куртка моя – сам видишь. Я посплю до заката, ладно, Леш? Темнеет нынче рано.
Да уж, точно. Темнеет нынче рано.
– Я почищу твою куртку, малыш, – сказал Лешка. – Будет как новая.
Я сидел на подоконнике в шикарной кухне Вадика и смотрел, как идет дождь.
Все так размокло и размякло. И стало таким мерзким. И так тянуло за душу. Шел шестой час, но было уже совсем темно и капли, как мошки, кружились вокруг фонарей. Ненавижу такую погоду – ничего хорошего не бывает в такие дни.
Вадик пил пиво и жрал креветки. Сопел, пыхтел, хлюпал. Жевал креветку и ругался с кем-то по мобильнику. Смахнул на пол рукавом от кутюр креветочные шкурки.
– Когда же Сабуров, едрит его, наконец разродится, мля!
Кто-то должен ему денег. Для Вадика все люди делятся на две категории – те, кто должен ему, и кого он презирает и пинает на все тяжкие, и те, кому должен он, и кого он ненавидит и боится. Мне должен он. Самое смешное, что Лешке тоже.
В квартире толклись двое бойцов. Смотрели видик в гостиной, курили и шлялись на кухню за пивом. И я все думал – зачем они тут торчат? Неужели Вадик считает их охраной или чем-то в этом роде?
Вадик хочет, чтобы окружающие считали его очень богатым человеком и бизнесменом. Но как бы он не пыжился, всем, даже искушенным потаскухам, ясно с первого взгляда, что он бандит со случайными бабками, которые тратит на поддержание лица. Лопни, как говорится, но держи фасон.
Но нежно любимых им малолеток женского пола ему удается обманывать. Поэтому они с ним спят в смутных надеждах на будущее. А его бойцы ведут ту же глупую игру в богатство и бизнес, только обманывают мещанок постарше. Где он собирает таких махровых, выразительных, живописных дураков и дур, остается для меня загадкой.
Наблюдать за всем этим интересно и весело, как за мартышками в клетке.
Вечер был забавный, но… Перед тем, как пропиликал звонок, у меня кольнуло в сердце. Будто явилось продолжение вчерашних предчувствий. А Вадик сказал:
– Смотри-ка, пришла все-таки.
Ну-ну. Кто-то из бойцов оторвал от порнухи одухотворенный взгляд и пошел отпирать. А Вадик поправил остатки волос.
В прихожей щелкнул замок и почти тут же взвизгнул боец. Я впервые услышал, как визжат мужчины – до сих пор мне казалось, что О’Генри это придумал. Но я и не шевельнулся. Я ждал чего-то в этом роде. Я был ко всему готов.
Второй с топотом ломанулся из комнаты. Вадик взъерошился и тоже выскочил на визг. Я бы на его месте так не делал, но спросить меня ему и в голову не пришло.
В прихожей раздался глухой «пых» – будто выстрелили из пистолета с глушителем. Я встал с подоконника. И на пороге кухни появился
В коридоре Лешка с Вадиком орали друг на друга, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, а на меня напал временный столбняк. Все-таки, я, оказывается, был готов вовсе не ко всему. Быть готовым к
Удивительное это было существо, как с картинок Бердслея – бесполая, но порочная особь, очень изящная, женственная и неторопливая. Красивее, чем любая живая тварь – потому что тварь мертвая. Я моментально об этом догадался, даже раньше, чем повеяло могилой и ладаном. Сухих роз и окровавленных рук я не видел – но они прекрасно домысливались, во всяком случае, я понял, откуда бойцы их взяли. И на мертвом белом личике этого
