она лютичей не видела. Казались они ей похожими на степняков, отчего-то именно такими ее воображение их рисовало. Но ошиблось — обычные мужчины — волосы русые, усы, бороды. Одежда только, как униформа, у всех одна — черная. И не тьма их, тем более не две. Значит остальные в лесу засели. Эти основные силы примут, а те под конец в сечу бросятся. А у племен в резерве часть любавичей, да улеги с росничами.
— Да, не Светозар с Мирославом здесь командуют, — протянула задумчиво.
— Чего кручинишься? Смурная ты, гляжу, кой дён ходишь. Аль на сердце что? — полез к ней Велимир выспрашивать. Конем своим Ярую сдвинул, потеснил.
— Куды прешь? — тут же возмутился Гневомир.
— А ну, осади! — погнал в сторону мужчину Миролюб.
— О, молодь! Резвы вы зрю шибко. Кабы по уху не вкусили.
— Ну, ну, погрози, — хохотнул Гневомир.
— Что ж вам все спокойной жизни-то нет? — укоризненно спросила Халена. — Сейчас вон враги пойдут, с ними задирайтесь, со своими-то зачем?
— А затем, Солнцеяровна, чтоб шибче жару ворогам задать. Эк, ты не скумекала?! — засмеялся Велимир.
— Ох, и манеры у вас, други.
— Чего это сказанула опять? — качнулся к ней Гневомир, требуя перевода.
— Не воспитаны вы, господин мирянин. Зело задиристы и легкомысленны! — рявкнула тому в ухо.
— Чё городишь, поди разбери, — пожал тот плечами. Приосанился, глядя на проскакавшего мимо строя Любодара. — Сейчас двинемся. Готова что ль, Халена?
— Я как холера, всегда готова… и нежданна, — высказала себе под нос, хмуро на двинувшийся к ним строй лютичей поглядывая. И наддала коня, стремясь за остальными, что по крику князя вперед двинулись.
— Ну, ежели что, лихом не поминай, а поплачь, как обещалась.
— Рано помирать собрался. Ты еще женишься, детей народишь и умрешь старым, старым, — пообещала побратиму, меч вынимая.
— С тобой! А иначе не согласный я! — выхватил меч побратим и рванул навстречу лютичам.
Кого бить они такой толпой собрались, Халена так и не поняла.
Стена на стену. Только одна стена хлипка сильно: одного с коня долой, другого и пеших с размаху, мечом как косой.
Кажется, только в бой ринулись, как он и закончился. И жарко-то особо не было. То ли порубились, то ли проигрались. Халена все подмогу лютичей ждала, да вот и последних посекли, а никто не появился.
Меч о черную рубаху мертвого лютича вытерла, огляделась — кто песню поет, радуясь победе, кто мечом в небо тычет — ура! Кто похохатывает, глядя на остатки врагов, зажатых своими. Кто в гурт сбивается, кто раны перевязывает, а кто и в траву опять залег на отдых, пока князь сбор не объявил. И все довольны — победа. И кто б подумал — а над кем? И как бы не победить, если две тьмы против от силы восьмисот человек? А где обещанные тьмы лютичей ходят? Куда они делись? Разведка ошиблась или это маневр врагов?
— Что это было? — с тревогой спросила у Миролюба. Тот, судя по виду, не меньше нее озадачен был. Меч молча в ножны сунул, на девушку уставился:
— Не ведаю. Сказывали, втрое их боле.
— Вот- вот, куда же они делись?
— Испужались?
— Сам-то в это веришь?
Парень промолчал.
— Чего смурные?! Наша взяла!! — подскочил к ним Гневомир, довольный, лицо светится, глаза горят.
— И чему ты радуешься? Думаешь, финиш? Глубоко в том сомневаюсь. Посмотри внимательно, подумай — что не так?
— А чего? — пожал тот плечами. — Вечно ты, Сонцеяровна, сумлеваешся. Князья вона ужо сбор трубят. Вертаемся пировать.
— Пировать? — нахмурилась. — Вам Красной Горки мало?
Посмотрела в сторону леса — и правда, племена в строй налаживаются уходить, раненых в телеги складывают. Но тех мало, порубленных от силы десяток. Вроде действительно радоваться надо — малой кровью обошлись. А нет радости — тревога в сердце занозой сидит и вот ноет, ноет.
— А лес проверить? Почему обратно идем? Зачем?! Рано! Зря! — пришпорила кобылицу, направляя к Горузду.
— Ты что делаешь, десничий! Куда все уходят?!
— Чего орешь? — удивился тот. — Мало порубились? Не набавилась?
Малик, услышав крик, к ним подъехал, уставился на Халену вопросительно.
— В том- то и дело! Это же не сеча, забава! — высказывала та десничему. — Да очнись ты дядька Горузд! Не может война так быстро и легко
