— У Алекса Рестарика была возможность убить Христиана Гульдбрандсена. Он был один в машине, в парке... А Стефан?
— Стефан был с нами в холле. Мне не нравится, как держится Алекс. Он все больше и больше становится вульгарным, и я предполагаю, что ведет он вульгарную жизнь. По правде сказать, я не представляю его убийцей. Почему бы ему понадобилось убивать моего брата?
— Мы все время приходим к одному и тому же. Что мог знать Гульдбрандсен об X... такое, что X... решил его убить?
— Точно! — воскликнула с внезапной живостью миссис Стрит.— Разумеется, убийца — Вилли Худ. Какой ужас! Я одна страдаю от этого! Никто из живущих здесь не находится в родстве с Христианом. Для матери он был только пасынком! Для меня он был братом!
— Сводным братом,— подсказал инспектор.
— Да, сводным. братом, и он был намного старше меня, но мы оба были Гульдбрандсены!
— Да, да... Я понимаю, что вы испытываете.
Мильдрид Стрит вышла из комнаты. У нее на глазах были слезы. Кэрри посмотрел на Лайка.
— Она убеждена, что убийца — Вилли Худ, и ни на секунду не может предположить, что это кто-то другой!
— Кто знает, права ли она?!
— Все указывает на Вилли. Случай благоприятный... Мотив... Если ему нужны деньги, то смерть бабушки необходима. Тогда Вилли стряпает лекарство, а Христиан Гульдбрандсен видит это.. Или узнает, уж не знаю как. Да... Это подходит.— Он замолчал и через секунду добавил: — Между прочим, Мильдрид Стрит любит деньги, она скупа. Но совершит ли она преступление, чтобы завладеть деньгами?
— Это сложно, не правда ли? — сказал сержант Лайк, почесывая затылок.
— Сложно, но интересно. А Джина Худ, Лайк! Она интригует меня больше всех. Или у нее плохая память, или она лжет так же просто, как дышит.
— И то, и другое,— сказал сержант Лайк.
— Несомненно,— согласился Кэрри с задумчивым видом.
Кэрри находит оружие
«Как трудно составить представление о человеке по тому, что о нем говорят»,— думал инспектор Кэрри. Он смотрел на Эдгара Лаусона, о котором в то утро ему говорило столько людей. Его впечатление было до смешного отличным от впечатлений других. Эдгар не казался ему ни «странным», ни «вызывающим», ни «ненормальным». Перед инспектором стоял самый обычный парень, очень угнетенный и жалкий. Он желал говорить с инспектором и рассыпался в извинениях.
— Я понимаю, что действовал ужасно. Я в самом деле не понимаю, что произошло со мной. Как я мог устроить такую сцену и поднять весь этот гвалт? А этот выстрел? Я стрелял в мистера Серокольда, который был так добр и терпелив со мной!
Он нервно ломал руки, и на эти руки, с их тощими запястьями, было жалко смотреть.
— Если меня должны судить, то я готов следовать за вами. Я это заслужил, я полностью признаю, что виновен!
— Никто не подал на вас жалобу,— сказал сухо инспектор.— По мнению мистера Серокольда, этот выстрел был случайным, мы не обязаны в это вмешиваться.
— Я очень хорошо знаю, что никогда не было такого доброго человека, как мистер Серокольд! Я ему обязан всем, и вот как я плачу за все его благодеяния!
— Что вас на это толкнуло?
Эдгар казался смущенным.
— Я вел себя как дурак!
— Мне тоже так кажется,— сухо сказал инспектор.— Вы при свидетелях сказали мистеру Серокольду, что вам удалось открыть, что он ваш отец? Это правда?
— Нет.
— Откуда вам пришла в голову эта мысль? Кто-нибудь вам ее внушил?
Эдгар смутился и явно заволновался.
— Это трудно объяснить... Я просто не знаю, с чего начать...
Инспектор ободрил его взглядом.
— Попробуйте, мы не сделаем вам никаких неприятностей, не бойтесь!
