просто мечта.
— Привет, Пат! — сказала она.
Раньше он не замечал теплоты в ее голосе. И сейчас это была не просто теплота, это было что-то совсем иное, чего прежде он не замечал в этой женщине, — голос человека, который хорошо знал его и относился к нему с нежной любовью. Она говорила, как будто для нее он был единственным человеком в мире и она существовала только для него.
— Привет, — ответил он неловко.
— Надеюсь, что тебе не очень досталось.
— Расплатись, пожалуйста, с шофером, Тим, — попросил Доулиш. Он самостоятельно доковылял до двери. Кейт взяла его правую руку и прижала к себе, теплая и податливая. Она осторожно помогла ему сесть в кресло с прямой спинкой.
Тим находился около двери, разговаривая с шофером.
Доулиш спросил:
— Где Хелен?
— Мы следим за ней. Мы перехватили ее такси. Твоему другу Берту это не понравилось, но делать было нечего.
— Это твоя вторая ошибка, — сказал Доулиш. — Тебе не следовало трогать ее, Кейт.
— Но она такая хорошая козырная карта при заключении сделок. Она была с беднягой Миком, а теперь с тобой. Не могу понять, чем такие угрюмые женщины привлекают мужчин, но… видимо, миру требуются все типы людей, не так ли? — Она села на подлокотник кресла, благоухая «Лидой» и выглядя так, как будто ее вторым именем было «Обворожительность». Она открыла сумочку, вынула маленький золотой портсигар и протянула Доулишу. Было видно, что она испытывала глубокое удовлетворение.
— Никаких ядов, спасибо, — сказал он.
— Я не такая жестокая, (сак ты думаешь, дорогой.
Нарочитая интимность, прозвучавшая в слове «дорогой», заставила его понять, что оно было сказано не для него. В комнату вошел Тим. Теперь он выглядел не чопорным, а скорее напряженным, обеспокоенным, почти несчастным. Он обожал Фелисити.
— Тебе не следовало скрывать от меня Тима так долго, — сказала она сладким, как патока, голосом. — Это нечестно, дорогой. Мне кажется, он прелесть.
— Я вам не мешаю? — спросил Тим. Голос его был жестким, он смотрел мимо Доулиша в окно. Он был современным человеком, даже циником; он не питал никаких иллюзий, но считал, что Пат и Фелисити были самой счастливой парой на этой грешной земле.
Кейт сказала:
— Почему? Нет, Тим, но…
Тим вышел из комнаты. Дверь с шумом захлопнулась.
Кейт засмеялась:
— Как тебе нравится этот бумеранг, дорогой?
Она наклонилась, и он ощутил ее близость.
— Я действительно рада, что ты все еще жив. У нас со Стином никогда не было единого мнения относительно тебя. Бедный Стин.
Доулишу не нравился ее взгляд.
Лилово-синяя глубина затуманилась, глаза как бы покрылись дымкой, а за этой дымкой еле заметно светился огонь; огонь, который мог стать таким же свирепым, как и ненависть, которую испытывал к нему Стин.
— Ты ведь не любил его, правда?
Доулиш сказал:
— Его действия не могли вызвать дружеского отношения к нему.
— Ты убил его.
— Давай считать, что он покончил с собой.
— Хорошо придумано! Ты изо всех сил швыряешь человека с лестницы, ломаешь ему спину, он умирает в страшных муках, и тебя это не волнует.
— Стин знал правила игры. Он знал ставки. Я сделал ставку — и выиграл Он сделал ставку — и проиграл, — сказал Доулиш. — Ты тоже можешь проиграть. И я мог бы. Не читай мне морали, крошка. Это ты послала машину?
— Не я, это Кен. Он давно знал Стина. Он любил Стина и возненавидел тебя за то, что ты убил его. Я думаю, ты можешь работать с нами. Может быть, и хорошо, что Стина нет. Вы с ним никогда не смогли бы поладить. А ты и я сможем. Ты и Мартсон тоже.
— Пятьдесят на пятьдесят.
— Теперь, когда Стина нет, ты мог бы предложить Мартсону и треть.
Доулиш произнес резко:
