— Ум лишен способности забывать, — пробормотал отец.
Открылась дверь, и на пороге павильона появились Райан и Беккер.
— Де Квинси, — начал Райан.
Отец ничего не ответил.
Полицейские подошли к нему.
— Простите, но мне необходимо знать, почему те имена так разволновали вас.
— Это не ваше дело.
— Теперь, по вине убийцы, и мое тоже, — заявил инспектор. — Какая бы там ни существовала между вами связь, я должен это понять.
— Оставьте его в покое, — вмешалась я. Там, в лесу, когда я разобрала, что за имена выкрикивают женщины, мне стал понятен их зловещий смысл, а также стало ясно, почему они таким ужасным образом повлияли на отца. — Вы же видите, как ему тяжело.
— Мисс Де Квинси, вы должны меня понять, — сказал Райан. — Я не могу рассчитывать на помощь вашего отца, если убийца может им так легко манипулировать. Это ставит под угрозу все расследование.
— Один раз, — произнес отец.
Голос был едва слышен, так что я не сразу сообразила, что именно он сказал.
— Простите, не понял, — нахмурился Райан.
— Только в этот раз, — уже громче повторил отец.
Он поднял голову и посмотрел на полицейских. В его взгляде была боль и… решимость.
— Да, убийца нашел мое слабое место, но только в этот раз. Я не допущу, чтобы это повторилось. Он оказался еще большим чудовищем, чем я предполагал. Но теперь я буду готов. Теперь я ему не поддамся.
— А что все-таки с именами?
— Хранить секреты, стараться скрыть их, забыть — означает находиться в их власти, — сказал отец. — Я написал о них, но вот поговорить о них вслух никогда не находил в себе сил. Почему так, как вы думаете? Для меня запись на странице в книге ближе и понятнее, чем разговор с другим человеком. Я позволяю разным незнакомым людям читать о моих самых интимных проблемах, но не могу заставить себя раскрыть их, вытащить наружу в беседе с глазу на глаз.
Отец достал фляжку и отхлебнул лауданума.
— Вы убьете себя этой гадостью, — не в первый уже раз произнес Беккер.
— Есть и иные реальности, — туманно ответил отец.
— Я не понимаю.
— И некоторые из них более насыщенные, более яркие, чем другие. Вы хотите узнать про Джейн, Элизабет и Кэтрин?
— Не хочу. Должен, — уточнил Райан.
— Джейн — моя младшая сестра. Она умерла, когда мне было четыре с половиной года. — Отец тяжело вздохнул. — Она вся лучилась радостью, как солнце, была так чиста и невинна. Как я любил играть с ней! Джейн подхватила какую-то загадочную лихорадку, и ее заперли в отдельной комнате. Больше я ее не видел. Живой. Я и так ужасно горевал, а тут еще по дому разнесся слух, будто бы служанке, которая за ней ухаживала, так надоело подтирать за Джейн рвоту, что она била ее по лицу, чтобы та перестала. Представляете: бить по лицу умирающего ребенка! Не преувеличивая, могу признаться: я был просто шокирован, когда мне внезапно открылось, что мир детства вовсе не такой безоблачный, каким кажется, что в мире существует зло, а жизнь наполнена всяческими ужасами. Назови им свое второе имя, Эмили.
— Джейн, — ответила я с гордостью. — В честь покойной сестры отца.
— Ум лишен способности забывать, — подчеркнул отец. — Заплатив этим убогим старухам за то, чтобы они выкрикивали имя Джейн, убийца хотел, чтобы я вспомнил ту служанку, которая била мою умирающую сестру. Он хотел, чтобы я почувствовал, будто это меня бьют по лицу.
Отец заговорил быстрее, подгоняемый мучительными воспоминаниями:
— Теперь о моей сестре Элизабет. Ей было девять лет, мне — шесть. У нее была слишком большая голова. Врачи считали, что это вызвано гидроцефалией.
Райан и Беккер смущенно переглянулись.
— Это когда вода скапливается в мозге, — пояснил отец и продолжил: — Вероятно, из-за большого размера головы она была удивительно умной и чувствительной. В живых тогда оставались две мои сестры, с которыми я проводил время, но Элизабет… Она была моим вторым «я». Где она — там был рай. Мы без устали играли в разнообразные игры и радовались жизни. Она читала мне чудесные истории из «Сказок тысячи и одной ночи». Порой эти истории были такими прекрасными, что Элизабет плакала, и ей приходилось читать мне по второму разу. Мы спали вместе, в одной комнате. Я словно бы
