ее солдаты, и, если их нет там, где им положено быть, немедленно принимает меры. То же самое касается и дезертирства.
Значит, гак. Если Стаббс исчез и никто его не ищет, отсюда вытекает, что туда, где он находится, его отправила армия. А поскольку, похоже, никто не знает, где он, следовательно, миссия у него секретная. Учитывая нынешнее местонахождение Вольфа и то, чем он сейчас одержим, это почти наверняка означает, что Малькольм Стаббс отправился вниз по реке, разведывать, каким образом можно атаковать Квебек. Грей вздохнул с облегчением. Да, его рассуждения выглядели логично. А это, в свою очередь, означает, что Стаббс, при условии, что он не попал в плен к французам, с него не сняли скальп индейцы и его не сожрал медведь, — со временем вернется. Так что ему, Грею, не остается ничего другого, как только ждать.
Он прислонился к дереву, глядя, как два рыбацких каноэ медленно движутся вниз по течению, огибая берег. Небо было затянуто облаками, кожу овевал легкий ветерок, очень приятный после летней жары. В пасмурную погоду хорошо рыба ловится — так учил его отцовский егерь. Интересно почему? Возможно, солнечные лучи ослепляют рыб и они прячутся в укромных местах в глубине, а когда свет тускнеет, поднимаются на поверхность?
Ему внезапно вспомнился электрический угорь. Садфилд рассказывал, что эта рыба водится в мутных водах Амазонки. Глазки у нее крошечные, и владелец угря утверждал, что он использует удивительную силу электричества не только для того, чтобы оглушать свою добычу, но и для того, чтобы каким-то образом находить ее.
Грей не знал, что заставило его поднять голову в этот самый миг, но он посмотрел на реку и обнаружил, что одно из каноэ выгребло на мелкую воду в нескольких футах от него. Индеец, управляющий каноэ, одарил его ослепительной улыбкой.
— Эй, англичанин! — окликнул он. — Не хочешь порыбачить со мной?
Грея как будто током тряхнуло. Он выпрямился. Индеец не сводил с него глаз. В памяти всплыло прикосновение его губ и языка, запах свежеразрезанной меди... Сердце отчаянно забилось. Отправиться на рыбалку с индейцем, которого он едва знает? Возможно, это ловушка... Так можно и без скальпа остаться, а то и что похуже... Но не только электрический угорь способен руководствоваться шестым чувством!
— Хочу! — ответил он. — Жди меня у пристани.
Две недели спустя он выпрыгнул из каноэ на пристань, похудевший, обгоревший на солнце, веселый. Его скальп по-прежнему был при нем. Он подумал, что Том Берд будет вне себя: он, конечно, предупредил его, что уезжает, но, разумеется, не сказал, когда вернется, поскольку и сам этого не знал. Бедняга Том, должно быть, уже вообразил, будто его взяли в рабство или сняли с него скальп, чтобы продать французам!
На самом деле они не спеша спускались вниз по течению, удили рыбу, когда им этого хотелось, останавливались на ночлег на песчаных отмелях или маленьких островках, жарили свой дневной улов и ужинали в тишине у костерка, под кронами дубов и ясеней. Время от времени навстречу попадались другие суда: не только каноэ, но и французские пакетботы и бриги, и два английских военных корабля, медленно идущих вверх по реке, расправив все паруса. Но далекие крики моряков казались ему тогда такими же чуждыми, как язык ирокезов.
И в первый же день, когда сгустились летние сумерки, Маноке, поев, вытер пальцы, поднялся, небрежно распустил свою набедренную повязку и уронил ее на песок. И с усмешкой принялся ждать, пока Грей лихорадочно выпутывался из рубашки и штанов.
Перед едой они искупались в реке, чтобы освежиться. Индеец смыл с себя сало, его кожа была чистой. Но от него все равно пахло зверем, его тело отдавало тревожащим привкусом дичи. Грей не знал, в чем дело — то ли в его расе, то ли в том, чем он питается.
— Скажи, каков я на вкус? — из любопытства спросил он.
Маноке, поглощенный своим занятием, ответил что-то вроде «как хрен», но это могло быть и выражением легкого отвращения, так что Грей счел за лучшее не расспрашивать дальше. К тому же, допустим даже, что он отдает бифштексами, сухарями или йоркширским пудингом, но откуда индейцу знать, каковы они на вкус? Да и так ли уж нужно ему это знать? Он решил, что не нужно, и остаток вечера они провели, не тратя времени на разговоры.
Ом почесал поясницу. Штаны слегка терли, к тому же он был искусан комарами и обгоревшая на солнце кожа облезала и зудела. Он попытался было одеваться, как туземцы, видя, что это действительно удобно, однако однажды сжег себе зад, провалявшись слишком долго на солнце, и вынужден был снова переодеться в штаны, не желая выслушивать все новых шуток насчет своей белой задницы.
Погруженный в такие приятные, но рассеянные мысли, он успел пройти половину городка, прежде чем заметил, что вокруг куда больше солдат, чем было прежде. На крутых немощеных улочках там и сям били барабаны, собирая людей по квартирам. Повсюду ощущался ритм военной, лагерной жизни. Грей и сам поневоле начал подлаживаться под барабанную дробь. Он выпрямился, расправил плечи, чувствуя, как армия внезапно выхватила его из солнечного блаженства последних дней.
Его взгляд сам собой обратился наверх. Над большой гостиницей, служившей главной штаб-квартирой, развевались флаги. Вольф вернулся.
Грей пришел к себе на квартиру, успокоил Тома, что с ним все в порядке, позволил распугать, расчесать, надушить себе волосы и заплести их в тугую косицу, и, натянув чистый мундир, который изрядно раздражал обожженную кожу, отправился представляться генералу, как того требовала вежливость. Ом шал Джеймса Вольфа в лицо: Вольф был его ровесником, сражался под Каллоденом, будучи одним из младших офицеров под командованием герцога Камберлендского во время шотландской кампании, по лично Грей с ним знаком не был. Однако был наслышан.
— Грей, не так ли? Брат герцога Пардлоу?
