Бесконечные дни тянулись, складываясь в месяцы, а месяцы — в годы. Батист не мог сосчитать дни, ибо это было мучительное, растянутое во времени самоумервщление. Он работал, пребывая в каком-то оцепенении, поддерживаемый лишь мыслями о семье. Его жене должно быть сейчас немного за сорок. Они знали друг друга с детства и поженились во время его первого отпуска. Иногда по ночам она приходила к нему и любила его, пока он лежал в одиночестве на своей циновке в метаморе. Он по-прежнему отчетливо помнил лица детей, застывшие во времени. Ямочки на щеках дочери, белую прядь в волосах сына. Аннабель, должно быть, уже расцвела и сделалась такой же красавицей, как мать, вышла замуж, родила детей. А Андре, зеркальное подобие отца — ему уже идет третий десяток, — помогает королю вести войны. Батист придумывал их жизни и молился, чтобы они были счастливы, и ловил себя на мысли: а предсказывает ли свиток их воссоединение? Он проклинал эту мысль. Как он может верить в свиток?!
Два-три раза в месяц над парапетом разносилось пение трубы, возвещая о прибытии пополнения. Батист поднимался на стену и смотрел на приближающийся караван. Картина всякий раз была одна и та же: пятьдесят-сто человек устало плелись сквозь ворота, дабы насытить собою алчную тварь, Мекнес: мужчины для работы, женщины для гаремов, дети для будущего. Некоторые были в отрепьях, другие — в некогда хорошей одежде, но все — изнуренные, голодные и полные страха. Рядом с рабами шли отцы-тринитарии, которым дозволялось приезжать в Мекнес, торговаться за освобождение некоторых рабов. Деньги иногда поступали от родственников узников, а иногда — от сострадательных людей из Испании, Франции или Англии, желавших избавить соотечественников от проклятия рабства. Тринитариям предстояли длительные и сложные переговоры, зачастую с самим султаном, ибо строительство постоянно опустошало его казну. Так продолжался этот цикл: тысяча человек входила в ворота Мекнеса, а два десятка ковыляло прочь.
Батист смотрел, как они приближаются. Интересно, умрет ли кто из них от его руки? И настанет ли день, когда он уйдет с освобожденными? Может ли у свитка быть такой конец? В это ему верилось слабо. Никакой выкуп не стоил султанской игры, никакая сумма не возместила бы потери инженера. Кроме того, Батист не мог получить даже письма от семьи. Тринитарии знали, что Исмаил питает особый интерес к нему, и передача его письма могла стать приговором для других. Единственной его надеждой на свободу было безумие или смерть. И так он убивал и строил, а Мекнес расцветал — великолепный город, вырастающий из песков пустыни, а свиток медленно разворачивался, намечая каждый шаг его жалкой жизни.
Город и дворец росли. Здесь были минареты и стены, казармы и пиршественные залы, башни и еврейский квартал, и великолепные конюшни. О, какое счастье быть лошадью! Батист увеличивал их жилища, где за каждым животным ухаживало по два раба. Он бывал повсюду в городе и во дворце, неизменно в сопровождении своего надзирателя Тафари, строя, отдавая указания, набрасывая схемы; работа была его единственной отдушиной посреди мучений. В те дни, когда Батист получал приказ убивать, он откладывал все свои чертежи и не отдавал никаких распоряжений, а вместо этого сам погружал руки в строительный раствор из извести, крови и песка. Как последний раб, он таскал ведра на шесте-коромысле, карабкался по лестницам, пока не сбивал ноги в кровь, мостил кирпичами дороги, работал, пока у него не начинало ломить спину от непосильной нагрузки, работал, пока солнце не покрывало его кожу волдырями и он не начинал терять сознание от изнеможения, работал, пока не падал без сил, и надсмотрщик относил его в метаморе, где его приходилось опускать на веревке в это преддверие ада, чтобы провести там еще одну мучительную ночь в обществе змей и отрубленных голов посреди черноты его снов.
Смерть приходила часто, но не за ним.
Однажды весенним днем алжирцы напали на Тессо, что в двух днях пути от Феса. Мулай Исмаил собрал некоторых узников-христиан, людей, хорошо знакомых с войной и тактикой, и пообещал, что, если они помогут отразить нападение, он даст им свободу. К удивлению Батиста, ему позволили присоединиться к ним, с вечным Тафари под боком. Они провели жаркие кровопролитные месяцы в пустыне и блестяще справились с делом, и Батист сидел, как прежде, посреди сражения — он не обращал внимания на вражескую стрельбу и остался невредим, — и помог добыть победу. Враги султана были побеждены. По возвращении в Мекнес многие христиане получили свободу — но не Батист. «Инженер сослужит огромную службу Марокко. Милостивый монарх вознаградит его за эту услугу». Так здесь написано».
— Твое время придет, — сказал Мулай Исмаил подавленному инженеру, когда писец ушел. — Не сегодня. Каким заброшенным будет выглядеть мой город без твоей службы! Какие у нас планы! Какую работу нужно проделать! Какая благосклонность будет тебе оказана сегодня!
После наступления сумерек Батиста вызвали из метаморе и позволили вымыться. Его провели сквозь ворота во внутренний двор, и там он почувствовал запах духов и благовоний. Евнух, видом напоминающий грушу, провел его сквозь череду коридоров в комнату, освещенную свечами и благоухающую ладаном. Там его ждала молодая рабыня-итальянка. Подарок султана. Первая женщина, увиденная им за двенадцать лет. Батист коснулся ее кожи и заплакал. Он не смог ничего сделать с нею, и девушка пришла в ужас, поскольку ее, если она не сумеет доставить ему удовольствие, должны были изувечить или убить. Они лежали рядом и шепотом согласовывали ложь, которую будут рассказывать, и ночь прошла без наступления блаженства.
Поутру девушка ушла, а позднее писец зачитал свиток:
— «Инженер останется непорочным перед лицом искушения». Так здесь написано.
Исмаил счел добродетельность Батиста весьма забавной. Позднее Батист услыхал, что девушку предали смерти. Единственным его утешением было то, что ее убийцей был не он. Или все-таки он?
Однажды к Батисту подошел продажный и жирный каид по имени Яйя, в чьем правом ухе красовалась серьга-кольцо, украшенная драгоценным камнем, и чья жажда наживы была безграничной. Он знал, что Батист часто получал деньги, манипулируя назначениями на работу. Ему самому перепадала часть этих денег. Он разработал для Батиста гениальный план бегства. Он сказал, что за определенную цену он может устроить так, чтобы другой узник
